Рассказы
Шрифт:
* * *
У книжки было длинное название: "Бхагават-Гита. Йога тела, йога духа и йога самоотречения, или Наука о том, как стать правдивым, миролюбивым, мужественным, независимым и непрерывно познающим все тайны Вселенной".
– Ого!
– сказал Блин, прочитав про все тайны.
– А что такое йога?
– Йога - это такой способ учить, - сказал Орька.
В начале книжки говорилось, что в человеческом теле и в человеческом сознании скрыты необыкновенные возможности, надо только научиться ими управлять, и тогда человек сможет все на свете.
Там были такие слова: "Все, что сделал один человек, может повторить и другой. О безвыходных положениях говорят только слабые духом. Безвыходных положений нет, как нет ничего невозможного для человека".
– Правильно!
– сказал Блин.
– Это здорово закручено. Ты где эту книженцию нашел?
– У нас на чердаке. Там еще много всяких. Целый ящик, - сказал Орька.
Дальше в книжке приводилось несколько примеров. Один из них нам понравился больше всего - об итальянском мальчике, по фамилии Тромбетти. Этот мальчик, занимаясь по системе индийских мудрецов - йогов, к семнадцати годам изучил девятнадцать иностранных языков, а к двадцати четырем он стал полиглотом с мировым именем. К этому времени он знал уже сто семь языков и наречий, из которых на девяноста двух свободно разговаривал, а на остальных читал и писал.
– Сто семь!
– воскликнул потрясенный Блин.
– А тут какой-то несчастный английский не можешь. А ну, что там дальше?
– А как они, эти самые йоги, учат?
– спросил я.
В книжке целая глава посвящалась развитию памяти. Вот как было об этом написано: "Человеческая память - это бездонный сосуд, который наполняется всю жизнь. Но наполнять этот сосуд нужно умело, чтобы потом быстро и без ошибки извлекать из него то, что нужно".
Потом мы прочитали, что самое главное - это тренировка памяти. Тренировать память нужно так. На серебряное блюдо бросают игральную кость, боб и драгоценный камень. Нужно хорошенько запомнить, как лежит кость, сколько очков на ее гранях, как расположен боб, какого цвета драгоценный камень и как он лежит относительно боба и кости. На запоминание дается ровно минута. Потом на блюдо накидывают шелковый платок и пытаются восстановить в памяти все особенности и положение предметов на блюде. Повторяют это столько раз, сколько требуется для безошибочного запоминания. Потом бросают на блюдо четыре предмета, потом пять, потом шесть и так далее.
В книжке говорилось, что после десяти - двенадцати дней таких тренировок можно научиться запоминать сто и даже больше предметов.
– Это то самое, что нам нужно, - волновался Блин.
– А ну, давай сюда серебряное блюдо, игральную кость, боб и драгоценный камень!
Орька принес все что нужно.
На мелкую тарелку мы бросили костяшку от домино, красную чернильную резинку вместо драгоценного камня и фасолину. Засекли время по будильнику и ровно минуту смотрели на эту дребедень. Потом прикрыли тарелку газетой.
К вечеру мы уже безошибочно запоминали по тринадцати предметов.
Одно было плохо: мы запоминали с разной скоростью. Быстрее всех запоминал Блин. Он начинал ворчать и ругаться, когда мы поднимали газету, чтобы посмотреть еще раз.
– Нет, дальше так не пойдет, - наконец заявил он.
– Давайте каждый по отдельности. Мы только мешаем друг другу.
Я шел от Орьки домой в отличнейшем настроении. Давно у меня уже такого не было. Все казалось легким, доступным и невероятно красивым. А эти самые двойки по разным предметам, и все страхи, и все волнения - это же чепуха, шелуха, дым... Вот какое было настроение.
Дома я еще раз попробовал. Выгреб из старого пенала разное мелкое барахло - пуговицы, винтики, перышки, огрызки карандашей, - разложил все на столе, внимательно ко всему присмотрелся, а потом прикрыл листом бумаги и начал вспоминать. Откинул бумагу, посмотрел - точно! Все будто отпечаталось у меня в памяти. Даже дырки на пуговицах запомнил и что как лежит.
На другой день я уже не мог остановиться - запоминал все, что на глаза попадалось: вывески магазинов, количество окон в домах, номера автомобилей.
В классе я заметил, что Блин тоже оглядывается по сторонам и время от времени закрывает глаза. Тоже, наверное, запоминает. Только Орька сидел спокойно и внимательно смотрел на Сергея Ивановича, нашего географа. Но мне показалось, что он тоже что-то запоминает, - может быть, пуговицы на пиджаке и на рубашке Сергея Ивановича.
На первой же перемене мы бросились друг к другу.
– Пятнадцать!
– крикнул я.
– Шестнадцать!
– отозвался Орька.
– Восемнадцать!
– сказал Блин.
Через три дня я безошибочно запоминал двадцать семь, Орька тридцать, а Блин тридцать четыре. Правильно было написано в книжке: с каждым разом становилось все легче.
На седьмой день тренировки я нагнал Юрку Блина по дороге в школу.
– Привет!
– сказал я.
– Пятьдесят два!
– воскликнул он.
– А ты?
– Сорок четыре.
Орька поджидал нас в классе.
– Сорок девять!
– заорал он, едва мы отворили дверь.
В тот же день произошла удивительная история на математике. Постукивая мелком по доске, Игорь Николаевич рисовал треугольники, что-то писал и объяснял.
Орька дернул меня за рукав и прошептал, что индийские йоги - самые умные люди на земле. К нам повернулся Блин и заявил, что общение в школе надо начинать не с каких-то глупых правил, а с тренировки памяти, и тогда все были бы отличниками.
Как раз в эту минуту Игорь Николаевич кончил объяснять стер с доски и подошел к своему столу.
– Соколов, - сказал он, - я вижу, что вы очень хорошо знаете материал. Объясните всем еще раз, почему против большего угла лежит большая сторона.
Я встал, подошел к доске и взял в руку мел.
Я только краем уха слышал, что треугольники надо наложить друг на друга. Зато все, что чертил и писал Игорь Николаевич, я запомнил прекрасно. Мне достаточно было одного взгляда на доску, потому что я запоминал сорок четыре предмета со всеми их признаками.
И я все написал в точности, как было написано у Игоря Николаевича. И пока писал, шаг за шагом вспоминал все, что говорил математик, и повторил слово в слово, будто он сам мне подсказывал.