Рассказы
Шрифт:
Целый день он перебирал новое сокровище, определял марки по каталогу, отбрасывал испорченные, мятые и рваные, отдельно откладывал непроштемпелеванные, а поздно вечером через весь город прибежал ко мне. Он забарабанил в окно так сильно, что моя тетя схватилась за сердце и закатила глаза. Она очень боялась бандитов, которых в нашем городе никогда не было.
– Вот! На! Смотри!
– закричал Орька, врываясь в комнату.
Он задыхался от быстрого бега, волосы у него были растрепаны, лицо красное, а глаза какие-то дикие.
Я читал "Гиперболоид инженера Гарина" - и мне не хотелось смотреть ни на какие марки в мире.
– Гвиана! Постидж Бритиш!
– орал он и совал мне под самый нос раскрытую записную книжку. Между страницами лежала какая-то выцветшая марка. Ничего привлекательного в ней не было.
– Ты что, совсем рехнулся со своей филателистикой? Подумаешь - Гвиана! Да на ней даже зубцов нет, - сказал я.
– Филателистика! Не филателистика, а филателия, - обиделся Орька.
– Даже правильно слово сказать не умеешь. А зубцы на марке не обязательны.
Он положил записную книжку на стол и стал вытаскивать из-под куртки рассыпающийся дряхлый каталог. И тут я заметил, что у него дрожат руки. С ним творилось что-то неладное. Кто его знает, может быть, он и правда сошел с ума? Я слышал, что одержимые какой-нибудь сильной страстью люди иногда кончают сумасшествием.
– Вот она, - сказал он, перелистывая каталог.
– Вот. Смотри.
На странице жирными буквами был отпечатан заголовок:
Great Britain
Ниже была нарисована точно такая марка, которую принес Орька, и что-то написано мелкими буквами, тоже по-английски.
Я знал, что Орька не понимает по-английски, Юлия Карловна никогда не ставила ему оценки выше тройки, и поэтому удивился.
– Ты разве прочитал, что здесь написано?
– Конечно, прочитал! Два часа переводил, - с гордостью сказал Орька. Здесь написано, что это первая в мире почтовая марка, что она выпущена в тысяча восемьсот сороковом году и что тираж ее неизвестен.
Мне не хотелось обижать Орьку. Я взял записную книжку и посмотрел на марку. Все-таки первая в мире.
– Ну, как?
– спросил Орька. Глаза его блестели. Он смотрел на меня в упор. Он ждал, наверное, что я похвалю марку.
Я попытался:
– Ничего марочка. Сейчас, правда, выпускают покрасивее.
Орька открыл рот, захлебнулся воздухом и начал краснеть. Краснел он всегда пятнами, начиная с шеи. Он смотрел на меня с величайшим презрением. Наконец он махнул рукой и выговорил:
– Эх ты! Да ты знаешь, что это такое? Это же автомобиль! Это два автомобиля. Два самых лучших автомобиля. Две "чайки", если хочешь.
Теперь я испугался. Точно: Орька начал заговариваться. Он в самом деле рехнулся. При чем здесь "чайки"? Я смотрел на Орьку во все глаза.
– Ну, чего смотришь?
– сказал Орька.
– Мы продадим эту "Гвиану" и купим себе автомобиль. Мало будет одного - купим два. Понял?
– Нет, Орька, не понял, - сказал я.
– Кто тебе даст за эту марку столько денег?
– Не веришь? Смотри. Смотри, сколько она стоит, - он ткнул пальцем в каталог.
Я посмотрел. Справа, после слов "тираж неизвестен", мелкими буквами было напечатано: "International auction committee estimate 100000 dollars USA".
У меня в груди подпрыгнуло и упало сердце. Я сразу вспотел. Для того чтобы понять эту фразу, не нужно было иметь пятерку по-английскому.
Перед моими глазами на столе сияло розовое чудо. Орька возвышался надо мной, как монумент.
– Сто тысяч...
– пролепетал я.
– Сто тысяч, - сказал Орька.
– Золотом.
Моя голова понемногу остывала. Я приходил в себя. Я начал сомневаться.
– Орька, ее не купят, - сказал я.
– Купят!
– уверенно сказал он.
– Интересно, какой дурак заплатит за клочок старой бумаги сто тысяч, да еще золотом?
– Государственная коллекция. Они покупают редкие марки.
– Орька, а вдруг она не настоящая?
– Еще что?
– сказал Орька.
– Будь спокоен. Я собираю марки с третьего класса.
– Все-таки нужно кому-то показать.
– Нужно, - сказал Орька.
– Но кому?
Мы сели и стали думать. Минут через пять Орька сказал:
– Есть! Знаю! Завтра мы понесем ее в музей и покажем Гуковскому. Он тоже филателист.
Через час моя тетя прогнала Орьку домой. Я пошел его провожать. Нельзя было отпускать Орьку одного с таким сокровищем. Мало ли что могло случиться.
Город спал. Глухая темнота заливала улицы и переулки. Мы спотыкались о камни мостовой, налетали друг на друга, оступались в выбоины и мечтали.
– Две легковых машины, - говорил Орька.
– Самых лучших. Две "чайки". Для всего класса. Одну для мальчишек, другую для девчонок.
– А себе по велосипеду, - добавлял я.
– Два волейбольных мяча. Один девчонкам, другой нам.
– Тогда надо и сетки.
– Фотоаппараты, - сказал Орька.
– Борьке Линевскому боксерские перчатки.
– Электрическую машину.
– Какую еще электрическую машину?
– Которую мы разбили в физическом кабинете, помнишь?
– А, ту самую? Купим!
– Горны, - сказал я.
– Пионерские горны.
– И новые барабаны.
– Слушай, а что, если на летних каникулах всем классом махнуть в Москву?
– Махнем, - сказал Орька.
Так мы дошли до Орькиного переулка. Около дома Орьку уже поджидала мать.
– Ты где шатаешься, паршивец?
– спросила она. По голосу я понял, что и мне лучше не попадаться ей на глаза.