Рассказы
Шрифт:
— У меня есть вопрос ребром, — сказал он, когда счел это нужным.
«Так и есть, — подумали присутствующие, — отказываться пришел. Ну и Игнат!»
Алеша Пшеничкин даже подпрыгнул на стуле.
— Ну что с тобой остается делать? — воскликнул он.
— Я скажу, — ответил Игнат. — Главное дело, не торопись! Чего испугался? Выражаться, сам знаешь, не буду.
— Говори! — улыбаясь, поддержал Игната Петр Кузьмич.
— Товарищи! — начал Игнат и обвел всех взглядом. — У меня на руках на шесть тысяч разного имущества. Задаю вопрос и отвечаю: кто сейчас на пожарке?
— Ничего пока не понимаю, — сказал Петр Кузьмич.
— Отказываешься? — спросил Пшеничкин.
— Тогда добавлю. Может человек круглые сутки не спать или не может? — спросил Игнат и тут же авторитетно ответил: — Не может, товарищи, обыкновенным человек жить не спавши, не может. Не знаю, как вы, а я бы на вашем месте догадался: одного подсменного на пожарку поставить надо обязательно, чтобы двое: один — на ночь, другой — на день. Догадались?
— Догадались, — ответил Петр Кузьмич вполне серьезно. — Удовлетворим.
Игнат повеселел, речь пошла смелее, а Алеша Пшеничкин облегченно вздохнул.
— Не все! — продолжал Игнат. — Случаем — пожар, то как? Двое только и тушить будем? А все прочие — анархия да «Караул!», «Батюшки!»? Нет, товарищи, нельзя! Нельзя. У Петуховых хата горела, то что тогда получилось? Один полез на лестницу да испугался — и назад, а снизу двое сразу вверх лезут: столкнулись и грохнули наземь все втроем вместе с лестницей. Было ж такое дело? Было, никто не отрицает. Никита печенки отбил где? На пожаре — с лестницы упал… А хата все равно сгорела дотла.
— Разгадал! — воскликнул Петр Кузьмич. — Дружину добровольную надо организовать. Так?
— Точно, — подтвердил Игнат.
После короткого обсуждения решили вопрос и насчет дружины, но Игнат не унимался.
— Не все еще. Что лучше: тушить пожар или не допустить пожара? Каждому ясно, товарищи, что лучше делать так, чтобы пожара не было совсем. Ставлю ребром, — он поставил ладонь ребром, посмотрел на нее и продолжал: — Опахать токи, обсадить зернохранилище, следить за исправностью огнетушителей, — тут он рубанул ладонью воздух. — Ребятишкам спичек в сельпо не продавать ни под каким видом, и табаку — тоже. Когда это безобразие кончится? Сам с цыгарку, а дымит, как паровоз! Так. И еще добавлю: на фермах — под метелку, ни соринки, ни соломинки, чтобы огонь не подобрался. Какая первая заповедь — спрашиваю я вас, товарищи? Какая? Отвечаю: ни одного пожара за лето!
Петр Кузьмич зааплодировал, и все его поддержали.
В тот же вечер Игната отозвал в сторону бригадир Платонов — тот, что ездит только на дрожках, — и сказал так:
— Хорошо действуешь, Игнат Прокофьевич, хорошо. — Тут Платонов сделал таинственное лицо, осмотрелся по сторонам, хотя они стояли в дальнем углу комнаты, и по секрету зашептал: — люди могут сказать: мол, за пожарами следит, а своя хата антипожарная. Чуешь? Конек прикрой и глиной залей, обмажь хату, побели!
— То — личное, тьфу! — так же тихо прошептал Игнат и даже плюнул тихонько.
— Другие-то хаты личные, а ты же их охраняешь. Тут пример должен быть. Чуешь?
Игнат задумался.
Несколько дней подряд он ходил с палкой в руках по токам, к комбайнам, бывал на фермах, ходил в самую жарищу, и головы ему не напекло, как на апробации, хотя дни стояли еще более жаркие, чем тогда.
Пришел Игнат в бригаду Алеши Пшеничкина на ток и говорит:
— Опахать! На правлении решили, и инструкция гласит: опахать на двенадцать метров кругом.
— Сейчас не могу, — возражает Алеша, — все лошади заняты.
— А после пожара можешь? — задает вопрос Игнат.
— Но! Прилепился! — неосторожно сказал Пшеничкин.
— Как, как? Ты меня ставил на должность?
— Я.
— Почему тогда не выполняешь инструкцию? Если так, давай другую работу!
— Ну завтра, понимаешь, завтра!
— А я завтра иди к тебе проверяй? Их четырнадцать токов в колхозе: если все — завтра, то двадцать восемь дней потребуется. Инструкция гласит: ток готов — опаши!
Алеша начинал волноваться.
— Тебе надо, чтобы я лежал? — обратился Игнат к бригадиру. — Буду лежать. — И он, правда, вытянулся среди тока и подложил ладонь под голову. — Лежу, пока ток не опашешь. Я все сказал, Алексей Антонович. Хоть три дня буду лежать, я могу. — Он помолчал и уверенно заключил: — Опашешь! Скирдой меня закладывать не будешь!
Пшеничкин даже плюнул с досады.
— Сергей Васильевич, — крикнул он, — выпрягай из брички! Давай опашем ток… Плуг там, в сарае.
После того как опахали ток, Игнат направился к комбайну. На ходу взошел на штурвальный мостик, вытащил из держателя огнетушитель, постучал по нему щелчком, сошел снова вниз, забежал вперед и поднял руку. Комбайнер — молодой, широкоплечий паренек, покрытый пылью и половой так, что и не поймешь, то ли брюнет, то ли блондин, — замахал ему рукой и и кричал:
— Сойди, говорю!
Тракторист грозил Игнату кулаком из дверцы кабины и жестом показывал, как он раздавит его в лепешку, но тот стоял невозмутимо. Стал и весь агрегат. Все подбежали к Игнату: тракторист, комбайнер, штурвальный, двое соломокопнильщиков. А Игнат вдруг сел на землю, видимо опасаясь, что его просто столкнут с дороги. Комбайнер совал ему громадный гаечный ключ к носу и кричал:
— Остановить агрегат — преступление! У меня — норма, у меня — сроки! Ты понимаешь — хлеб!
Игнат сказал:
— Садитесь!
Никто, конечно, не сел, и все дружно плюнули, а тракторист вскочил в кабину и включил скорость. Залязгали гусеницы трактора, загремел комбайн. Но Игнат лег, опершись на локоть, и ковырял соломинкой в зубах. Гусеницы остановились в двух метрах от него: поверни тракторист вправо — хлеб помнешь, поверни влево — зарежешь хедером Игната. А тот поманил пальцем комбайнера: дескать, придешь все равно, через человека не поедешь! Комбайнер подошел, ударил фуражкой оземь и начал выражаться разными словами, а Игнат спросил: