Рассказы (-)
Шрифт:
Конечно, я мог бы повидаться со знакомыми, но не особенно хотелось почему-то не хочется. Впрочем, с одним из старой братии я прямо подружился. Ему было пятьдесят пять лет, он четыре раза разводился и жил в клубе постоянно. Мы сидели в его комнате - мебель он привез свою, а стены были увешаны фотографиями, - пили джин с лимонным соком и разговаривали о жизни. У него была масса мыслей о жизни - и о браке тоже, - и слушать его было вполне интересно. Но потом он начинал описывать, какие обеды закатывал у Дельмонико, это тоже, конечно, интересно, но помогает мало - разве что отвлекает от летнего ситца.
Он занимал какую-то маленькую должность, но, видимо, получал еще доход от наследных денег. Скорее всего так. И когда я его спрашивал, чем он занимается, он отвечал: "Я удалился на покой, весьма удалился, мой мальчик, - а не принять ли нам еще напитка по случаю жары?" Всегда называл свой коктейль "напитком", но в баре знали, что он имеет в виду. Он пришел к нам с Лайзой на свадьбу в визитке и пожелал произнести маленькую речь получилось очень мило. Потом, когда мы вернулись, раза два-три приглашали его на обед, а потом я как-то перестал с ним видеться. Думаю, что он все еще в клубе, я бросил туда ходить - вступил в другие, - хотя членом остался.
Конечно, все это время я с ума сходил по Лайзе, писал ей письма и не мог дождаться, когда мы поженимся. Конечно, все так. Но время от времени даже это оттеснялось на задний план. Столько было дел, столько надо было улаживать, встречаться с людьми наподобие адвокатов. Адвокатов я до сих пор не люблю, хотя у нас были очень хорошие. Но все эти звонки, переговоры... Чем-то это напоминает машину - большую машину, и во всем, что ты делаешь, надо учиться какому-то новому этикету. И наконец доходишь до того, что остается одно желание: только бы кончилась канитель и больше не надо было об этом говорить.
Помню, за три дня до того, как Салли получила развод, столкнулся в клубе с Чиком Бьюлеем. Тебе бы Чик понравился - он интеллектуал, но при этом ужасно славный малый. И Нэн, жена его, - прелесть, знаешь, из породы таких крупных поджарых и прорва юмора. Поговорили с ним очень мило: он вел себя естественно, не острил насчет соломенных холостяков, но и глаз специальных не делал. Знаешь, какие они делают глаза. Поговорили о Медоуфилде - ну, обычные новости: Бейкеры расходятся, Дон Сайке устроился на новое место, у Вилсонов родился ребенок. Но слушать это было почему-то приятно.
– Между прочим, - сказал он, попыхивая трубкой, - мы тоже ожидаем прибавления. Осенью. Как мы управимся с четырьмя? Я говорю Нэн, что она опупела, а она отвечает, что это интересней, чем плавательный бассейн, и содержать дешевле - ну что ты будешь делать!
Он покачал головой, а я вспомнил, что Салли всегда говорила, что хочет шестерых. Но теперь у меня будет Лайза - и думать об этом не надо.
– Так вот твой секрет счастливого брака?
– сказал я.
– А я все не мог разгадать.
Я, понятно, шутил, но он глядел серьезно.
– Kinder, Kuche und Kirche {Дети, кухня и церковь (нем.).}?
– сказал он.
– Нет, это уже не действует, при наших дошкольных учреждениях, автоматах и кино. Хоть четверо детей, хоть сколько, если Нэн захочет устроить скандал, она его устроит. Да и я, правду сказать. Добавь блага цивилизации, - глаза у него сделались озорными.
– Ну так в чем же все-таки?
– Мне в самом деле хотелось узнать.
Он поглядел в сторону.
– Да, в прежнее время было гораздо проще, - сказал он.
– Все было за брак - церковь, законы, общество. И когда люди женились, они намеревались остаться женатыми. И многие были чертовски несчастны. Теперь намерения большей частью обратные - по крайней мере, в нашей большой прекрасной стране и среди такой публики, как мы. Получить развод - все равно что сходить к зубному врачу - иногда неприятно, но до тебя тут многие побывали. Система симпатичная, хотя тоже не обходится без жертв. Вольному воля, спасенному рай. Одни из нас свободу любят больше, чем институт брака, другие больше любят институт, но на самом деле почти каждый из нас хотел бы быть Дон Жуаном по четвергам и Бенедиктом женатым по пятницам, субботам и остальным дням. Только это почему-то трудновато устроить, - и он ухмыльнулся.
– Но все-таки, - не отставал я, - ты с Нэн...
– Ну что... мы, наверно, исключение. Видишь ли, мои родители поженились, когда мне стукнуло семь. Так что я консерватор. Вообще-то могло получиться и наоборот.
– Да?
– сказал я.
– Да. Мать была англичанка, а про английские законы о разводе ты, возможно, слышал. Она сбежала с моим отцом и очень правильно сделала - муж ее был редкостным животным. Да, там хорошо, где нас нет, но я как раз там и рос и кое-что про это знаю. А Нэн была дочь священника и считала, что должна быть свободной. Ну, и мы довольно много спорили. В конце концов я ей сказал, что почту за счастье жить с ней на любых условиях, но если она хочет замуж, то пусть знает, что ей предстоит замужество, а не прогулка по Кони-Айленду. И- предельно разъяснил свою мысль, поставив ей синяк под глазом - в такси, когда она сказала, что всерьез намеревается провести неделю с моим завзятым соперником - выяснить таким путем, кого из нас она действительно любит. С синяком под глазом в романтическую поездку не отправишься. Но замуж с ним выйти можно, и мы поженились. Прикладывать к нему сырое мясо она перестала всего за два часа до церемонии - и более приятного зрелища я не видел. Вот и вся наша нехитрая история.
– Не вся, - сказал я.
– Да, - согласился он, - не вся. Но по крайней мере мы не начинали со всякой чепухи насчет того, что если встретишь кого-то поинтересней, то все отменяется. Мы понимали, что делаем серьезный шаг. Популярное брачное наставление Бьюлея в трех частях, слушай Опытного Человека - кому это надо? Конечно, если бы мы не... кхм, нравились друг другу, я мог бы наставлять ей фонари до скончания века и добился бы разве того, что попал на скамью подсудимых за рукоприкладство. Но то, за что не стоит драться, немногого стоит. Да и она не похожа на забитую жену.
– Не похожа, - сказал я.
– И все-таки...
Он посмотрел на меня очень строго, почти так же, как смотрел на людей, объяснявших, что курсы акций останутся на нынешнем высоком уровне.
– Совершенно верно, - сказал он.
– Каковы бы ни были твои намерения, в один прекрасный день возникает новое лицо, и пробегает искра. Я не Адонис, видит бог, но раз или два и со мной такое случалось. И я знаю, что я делаю в таком случае. Я бегу. Бегу, как заяц. Это не мужественно, не смело, не красиво. И даже не слишком нравственно - в моем понимании нравственности. Но я бегу. Потому что, как ни верти, для романа нужны двое, а если одного нет, какой же роман? И Нэн, черт возьми, это знает - вот в чем беда. Она пригласит на обед Елену Прекрасную - только чтобы поглядеть, как я бегу. Ну, будь здоров, и, конечно, привет от нас Лайзе...