Рассказы
Шрифт:
На Уэверли-плейс приостановился, чтобы оглядеться. Филиппинец сказал, что именно здесь живут прибывшие в Чайнатаун и что, по его мнению, здание связано переходом с домом Чанг Ли Чинга. Как раз до этого места Дик Фоли держал на поводке Уля. Четвертый дом от игорного притона Джейра Квонга, так сказал Киприано, но я понятия не имел, где находится притон.
На Уэверли-плейс царили образцовая тишина и покой. Какой-то толстый китаец расставлял ящики с овощами перед своей лавкой. Полдюжины мелких китайских ребятишек играли в мяч посреди улицы.
Я пошел дальше и на Споффорд-аллее без труда нашел нужный дом обшарпанное строение со ступеньками и дверями цвета засохшей крови. Окна были наглухо заколочены толстыми досками. От окружающих зданий он отличался тем, что на первом этаже не было ни одной лавки или конторы.
Я поднялся по трем ступенькам и костяшками пальцев забарабанил в дверь.
Никакого ответа.
Постучал сильнее. Глухо. Попробовал еще раз и услышал, как внутри что-то заскрежетало.
Скрипело и скрежетало не менее двух минут, после чего дверь приоткрылась - на полфута, не больше.
Через щель над тяжелой цепью на меня глянул косой глаз, кроме которого удалось еще рассмотреть часть морщинистого темного лица.
– Что?
– Хочу видеть Чанг Ли Чинга.
– Не понимаю.
– Вздор! Запри дверь и лети к Чанг Ли Чингу. Скажи ему, что я хочу с ним повидаться.
– Топай отсюда. Чанга нет.
Я молчал. Если он не намерен меня впускать, то пусть знает, что я все равно никуда не уйду. Пауза.
– Чего ты хочешь?
– Хочу повидаться с Чанг Ли Чингом, - сказал я, не поворачивая головы.
Снова пауза, закончившаяся ударом цепочки о дверную раму.
– Ладно.
Я швырнул сигарету на тротуар и вошел в дом. Пришлось ждать, пока китаец перекрывал вход четырьмя стальными поперечинами толщиной в руку и замыкал висячие замки. Потом кивнул головой и, шаркая ногами, пошел впереди - маленький, сгорбленный человечек с лысой желтой головой и шеей, напоминающей кусок веревки.
Из этой комнаты он провел меня в другую, еще более темную, а потом в коридор. Затем мы спустились вниз по нескольким шатающимся ступенькам крепко воняло затхлой одеждой и сырой землей, - и попали в абсолютный мрак. Я вынужден был ухватиться за полу просторного, сшитого, несомненно, на вырост голубого плаща моего проводника.
С самого начала путешествия он ни разу не взглянул на меня, и ни один из нас не проронил ни слова. Эти блуждания по лестницам вверх и вниз, повороты налево и направо особого страха не нагоняли. Если старика это забавляло - ради Бога! Сколько ни води, больше меня уже с толку не собьешь я не имел ни малейшего представления о том, где нахожусь.
Дальше шли по длинному коридору, по обе стороны которого тянулся ряд дверей, размалеванных под бронзу. Все они были закрыты и в полумраке выглядели таинственно. Минуя одну из них, я заметил
Я бросился на пол.
Падая, как подкошенный, огня не увидел, но услышал выстрел и ощутил запах пороха.
Мой проводник молниеносно повернулся - одна нога его выскочила из шлепанца. В каждой руке он держал по пистолету, здоровенному, как лопата. Удивительно, каким образом этот старикашка ухитрился прятать на себе столько железа!
Два преогромных ствола пристально смотрели в мою сторону. По китайскому обычаю старик палил как сумасшедший: трах, трах, трах!
Я думал, что он промазал, - мой палец коснулся спуска. Но вовремя опомнился и не выстрелил.
Он целился не в меня. Слал пулю за пулей в дверь за моей спиной, в ту дверь, из- за которой грохнул первый выстрел.
Лучше всего было откатиться подальше по полу коридора.
Старичок закончил бомбардировку. Дерево он изрубил, как бумагу, расстреляв все свои боеприпасы.
Дверь отворилась от толчка человека, что был уже трупом, и в последние мгновения жизни старался удержаться на ногах, наваливаясь на нее всем телом. "Глухонемой" Уль, от которого почти ничего не осталось, свалился на пол и превратился в лужу крови.
В коридоре зароились желтые лица, среди которых мелькали черные стволы.
Я встал. Проводник опустил свои хлопушки и горловым голосом пропел целую арию. Китайцы начали исчезать, остались четверо, которым пришлось собирать то, что осталось от Уля.
Жилистый старикашка спрятал пистолеты, подошел ко мне и протянул руку за моим револьвером.
– Дайте мне это, - сказал он вежливо.
Если бы сейчас потребовали мои штаны, я и их бы не пожалел.
Старик сунул револьвер под полу плаща, небрежно взглянул на то, что несли четверо китайцев.
– Ты его не очень любил, а?
– спросил я.
– Не очень, - признался он.
– Ладно. Идем.
Наше путешествие возобновилось. Наконец проводник остановился перед какой-то дверью и поцарапал ногтем ее поверхность.
Отворивший тоже был китайцем. Но этот явно не принадлежал к нашим кантонским карликам: могучий, явно питающийся мясом тяжелоатлет с бычьей шеей, широченными плечами, лапами гориллы и кожей толстой, как на ботинке.
Придерживая портьеру, прикрывавшую вход, великан потеснился, давая дорогу. По другую сторону двери стоял его брат-близнец.
Комната имела округлую форму, двери и окна закрывали бархатные драпировки - зеленые, голубые, серебристые. На большом, богато украшенном резьбой черном стуле, стоявшем за черным столом с инкрустацией, сидел старый китаец. Лицо у него было круглое, мясистое, хитрое, с пряжами редкой белой бороды. Голову прикрывала плотно прилегающая к черепу черная шапочка. Его пурпурная одежда была подбита соболями.
Он не встал, но мягко улыбнулся и наклонил голову, почти коснувшись ею чашки с чаем, стоявшей на столе.