Рассказы
Шрифт:
Катерина Федосеевна показала глазами на закрытую форточку и с трудом произнесла еще одно слово:
– Открой!
Валя открыла форточку, больная успокоилась и сразу заснула.
Вечером пришел врач. Катерина Федосеевна не отвечала ни на один из его вопросов, только с тревогой поглядывала из форточку, словно ждала кого.
– - Дует?
– спросил врач и хотел закрыть форточку.
Катерина Федосеевна вымолвила:
– Не надо!
И снова заснула.
Разбудила ее Подружка. Голодная и взъерошенная, она со стуком прыгнула из форточки на пол,
Катерина Федосеевна спросонья вздрогнула вся. Вздрогнула даже кровать под нею. Расширившиеся до предела глаза больной женщины с ужасом остановились на кошке, словно она опять увидела перед собой ночного дьявола. "Может, это смерть моя?" - припомнилось ей. Но скоро в глазах ее засветился добрый спокойный огонек. Катерина Федосеевна медленно вытянула из-под одеяла правую руку и ласково положила ее на спину Подружки.
– Не уходи! Подруинька...- попросила она.
Кошка, прогнув спину, выскользнула из-под тяжелой руки хозяйки и снова побежала к печке, под шесток, но в блюдце по-прежнему было пусто, тогда она, осмотревшись и что-то по-своему сообразив, прыгнула на суденку, опрокинула незаткнутую бутылку с остатками молока и, с опаской поглядывая на хозяйку, принялась вылизывать белую лужу и на сундуке и на полу.
Катерина Федосеевна не крикнула на нее, не пригрозила ничем, даже не пошевелилась, и кошка, по-видимому, поняла, что больше ей нечего бояться. Зализав молоко и отряхнув лапки, она забралась в кринку-квашню с геранью, покрутилась, помялась на одном месте и уже без всякой опаски, прямо на глазах у потрясенной хозяйки, сделала свое маленькое дело, после чего брезгливо разворошила под собой цветочную землю.
Катерина Федосеевна поняла наконец, отчего повяла ее любимая герань.
– Подлая!
– прошептала она Подружке.- Ящик ведь есть!
– и отворотила от нее свое лицо.
Подружка еще раз отряхнула лапки, взобралась на кровать и, мурлыкая, легла хозяйке на грудь,- печка в этот день была не топлена.
– Подлая!
– повторила Катерина Федосеевна, но прогонять от себя кошку не стала. На бледных щеках ее появились слезы.
Валя застала обеих спящими - Федосеевну и ее Подружку. Круглая, бойкая, она колобком прокатилась от порога, поставила на стол корзину с едой и вдруг возмущенно вскрикнула, увидев на груди Катерины Федосеевны спящую кошку:
– Издевательство какое! Больного человека придавила, паскуда.- Она шлепнула кошку по усатой морде и сбросила ее с груди старухи.
Катерина Федосеевна проснулась, лицо ее исказилось от боли, словно Валя шлепнула ее, а не кошку.
– Оставь!
– выговорила она.
– Как это оставь? Развалилась на тебе, свинья жирная, а ты терпишь. Она и задушить может, только допусти - лесная ведь! Вот я выброшу ее в форточку, пусть знает свое место.
– Закрой!
– прошептала Катерина Федосеевна и показала глазами на форточку.
– Ладно, закрою, коли так,- согласилась Валя и захлопнула форточку.Делишки-то как твои? Выкарабкаешься или нет? Карабкаться надо. Может, дочке телеграмму все-таки послать? Адрес-то где у тебя?
– Покорми!
– сказала Катерина Федосеевна.
– Вот это резонный разговор. Сейчас покормлю. Тут я принесла тебе кое-чего.
– Кошку!
– сказала Катерина Федосеевна.
– Как это - кошку? Сперва тебя покормлю, а потом уж кошке - что останется.
– Кошку!
– повторила больная.
– Ладно, коли так, покормлю и кошку. Нашла кого полюбить!
– Валя выложила на стол еду из корзинки и кинула кошке кусок хлеба.- Жри, потаскуха!
Кошка подошла к хлебу, обнюхала его и, отвернувшись, с недоумением посмотрела на свою хозяйку, на Катерину Федосеевну.
– А ведь она не голодная у тебя!
– обиделась Валя.- Ишь оборотень! Ей, наверно, сметанки надо, а то, может, котлетку жареную подать, бифштекс-ромштекс?
Катерина Федосеевна закрыла глаза.
Всегда суматошная Валя тихо просидела у постели старухи целый вечер, накормила-таки ее манной кашей с ложечки и пообещала заглянуть до ночи еще разок.
– А то свою Маруську пошлю!
– сказала она.
Все это время кошка скрывалась за печной трубой, дремала, изредка приоткрывала глаза, словно шторки на окнах раздвигала, следила за своей хозяйкой. А когда за Валей захлопнулась дверь, она мягко спустилась с печи, забралась на стол и спокойно и плотно поужинала, выбирая что по душе.
Катерина Федосеевна видела все, но уже ничего не говорила.
Совсем поздно в избу, постучавшись, вошла Валина дочка, Маруся, школьница лет пятнадцати, робко примостилась у кровати бабки Федосеевны, которой почему-то всегда побаивалась, сидела не двигаясь, все ждала какого-нибудь приказания или просьбы, но сама спрашивать ни о чем не решалась.
Катерина Федосеевна взяла ее руку в свои - жилистые и холодные - и долго молча гладила, словно извинялась, что раньше не признавала ее.
В избе было прохладно и сыро, пахло лекарствами.
Под бревенчатым потолком тускло горела электрическая лампочка, обернутая бумагой.
Кошка опять сидела за печной трубой, чего-то ждала, но к хозяйке не подходила и даже не глядела в ее сторону.
– Шить умеешь?
– вдруг спросила Катерина Федосеевна.
Маруся вздрогнула от неожиданности.
– Чего шить?
– Посылку обшей. Вон...- Она показала глазами в угол избы.- Адрес напиши... В шкапу. Пошли дочке.
Маруся принялась за работу.
На другой день врач, прослушав больную и выписав новые назначения, сказал:
– Душно у тебя здесь, бабуся. Я к тебе дежурную сестру пошлю, пока в больнице место не освободилось. Она и печку будет топить.
– В деревню бы меня...- попросила Катерина Федосеевна.
– Тоскуешь?
– заинтересовался врач.- А кто тебя там лечить будет?
– В деревню бы...
– Конечно, в деревню бы... Но тут уж я ничего сделать не могу. Вот поправишься, тогда... Перед уходом он открыл форточку.