Рассказы
Шрифт:
Мне повезло. На третий день после выезда из Москвы я был уже у невесты в гостях. Последние километры пу ти шел на лыжах по заячьим тропкам среди сказочных бе резовых рощ с тетеревиными стаями на вершинах.
– Ой, приехал! А я ведь и думать не думала!
– удив ленно вскрикнула Галя.
Круглолицая, розовощекая, очень подвижная, она взволнована предстоящим - и радуется и тревожится. Но работы столько, что на переживания ни сил, ни време ни не остается.
Галю почти невозможно разглядеть, она носится по дому - не ходит, не бегает, а носится. Но я-то ее знаю давно, и что мне ее разглядывать?
С тех пор как я ее не видал, Галя не стала выше рос том, не стала пригляднее, осанистей или, как здесь го ворят, становитей. А между тем в деревне своей она счи талась одной из лучших невест. Почему? Потому ли, что единственная дочка у матери и наследница всего дома? Отчасти, может быть, и поэтому. Но такие невесты в де ревне есть и кроме нее. Все они не дорожат своим на следством, стараются бежать из дому, устроиться на ка кую-либо неколхозную работу, как это сделала и Галя, перебравшись на льнозавод.
Нет, достоинства Гали - недородной, нерослой, не сильной - в другом. Она из очень работящего рода, а уважение к такому наследству живет в крестьянах и по ныне. Большое и хорошо налаженное хозяйство ее дедуш ки по материнской линии было в горячее время коллек тивизации развалено твердыми заданиями. Кажется, то же случилось с дедушкиным домом и по отцовской линии. Но так как ни в том, ни в другом хозяйстве никогда не пользовались наемным трудом, то в народе осталось лишь сожаление о случившемся и доброе сочувствие к напрас но пострадавшим людям.
А извечное трудолюбие и непоседливость перешли от дедушек и бабушек к нынешней невесте и стали ее главным приданым, которое скрашивало в глазах жени хов ее низкорослость и неприглядность. По-видимому, страсть к работе она успела показать уже и на льноза воде.
Мать Гали, Мария Герасимовна, вдова, много рожав шая и много страдавшая на своем веку и сейчас, после гибели мужа на войне, расстающаяся с последней своей опо рой, даже спать перестала. Лицо ее осунулось, глаза ис пуганно мечутся по избе: все кажется, чего-то еще не сделано, что-то она просмотрела, упустила. Пол выскреблен и вымыт до блеска, посредине избы постланы лучшие половики своего тканья, рамки с открытками и фотогра фиями висят как будто не косо, на окнах тюлевые зана вески, на гвоздиках расшитые вафельные рукотерники и платы старинной работы, сохранившиеся еще из девок, от того времени, когда она сама замуж выходила. Платы и рукотерники висят и на божнице, и на рамках с фото графиями. А в рамках вместе с изображениями родных и знакомых и совершенно случайных, никому не известных людей красуются цветастые открытки, посвященные Дню Парижской коммуны, Восьмому марта, Первому мая, Новому году и первым космическим полетам. Тут же от крытки с корзинками аляповатых цветов и со смазливы ми нарумяненными личиками в сердечках, с надписями: "Люби меня, как я тебя", "Поздравляю с днем рожде ния", "Помню о тебе" - и с неграмотными стишками:
Быть может, волны света
Умчат меня куда-нибудь,
Пускай тогда открытка эта
Напомнит нам что-нибудь!
Я переписал их с сохранением орфографии.
Все издано в наше время. Среди этих произведений прикладного искусства вложены, видимо для заполнения пустых мест, листки из отрывных календарей разных лет: на одном - портрет Луи Арагона, на другом - маршала Тимошенко, на третьем - диаграмма неуклонного роста надоя молока по годам в процентах.
В отдельной рамке цвета пасхальных яиц вставлена почетная грамота невесты, подписанная директором льно завода и председателем фабрично-заводского комитета: "За отличные показатели в выполнении производствен ного плана, в честь сорок третьей годовщины Великой Октябрьской социалистической революции".
Мария Герасимовна заправляет керосином и разве шивает под потолком в разных местах пять ламп - две свои и три взятые у соседей. Затем придирчиво осматри вает все снова, поправляет несколько покосившихся фото снимков, встряхивает полотенца, чтобы получше видна была вышивка на них, еще раз протирает зеркало...
– Кажется, все как следно быть?
Ей особенно нравится картина, написанная молодым местным зоотехником. На огромном и страшном звере, должно быть, волке, хотя морда у зверя явно лисья, Иван-царевич увозит куда-то свою ненаглядную Елену Прекрасную. Полотно во всю стену, золота много, деревья и цветы небывалых размеров. Уж она ли, Мария Герасимовна, не знает лесов темных, дремучи-их - сама всю жизнь в лесу прожила, но таких диковинных стволов да же во сне не видывала. И этакую красотищу зоотехник отдал всего за два килограмма сливочного масла, поду мать только! Не порядился даже добрый человек! Из всех его картин, какие висят теперь в окрестных дерев нях, ей досталась самая большая, самая баская, самая яркая. Даже три толстых мужика на богатырских кобы лах ей меньше приглянулись, чем дикий лес и этот волк - страшилище мохнатое.
Верит Мария Герасимовна, что, если бы не малевание зоотехника, не так нарядно было бы в ее избе.
А все-таки увозит Иван-царевич свою сугревушку из ее родного дома, от батьки с маткой! Увозит! Вот и у нее, у Марии Герасимовны, увезут на днях дочку Галю за со рок километров. Приедут ка грузовике вместе с директо ром льнозавода, выпьют все пиво и заберут девушку. Хо рошо, конечно, а все-таки жалко и жутко: одна теперь, старая, останется.
Мария Герасимовпа напоследок перевела стрелки хо диков - отстают шибко,- перевела на глазок, наугад. А другие ходики, что давно висят без гири и без стрелок, украсила вафельным свежим рукотерником: зачем их снимать со стены? Пусть не ходят, а все-таки еще одна картинка в доме - цветочки, и лесок, и поле.
Теперь совсем хорошо стало!
– Что так далеко замуж отдаешь дочку?
– спраши ваю я.
– Шибко далеко!
– горестно подтверждает Мария Герасимовна.- Захочется повидать - не добежишь до нее. Заплачешь - слезы утереть некому. Сорок километ ров - шутка ли!
– Где же они встретились?
– Там и встретились, на льнозаводе. Галя там рабо тает третий год, тресту в машину подает, а он, жених, на прессе лен в кипу укладывает. Года два они гуляли: как из армии пришел, так и заприметил ее, углядел и уж больше ни на одной гулянке от нее не отходил - люди рассказывают. Все по-хорошему!
Для Марии Герасимовны главное, чтобы все было по-хорошему. А маленькая Галя краснеет, даже разговоров о своей свадьбе стесняется.
– Как будете свадьбу справлять - по-старинному или по-новому?
– Какое уж по-старинному, ничего, поди-ко, не вый дет,- отвечает Мария Герасимовна,- да и по-новому то же не свадьба. По-старинному бы надо! заключает она и затем начинает рассказывать, как все должно быть, чтобы все по-хорошему: - Вот приедут они завтра, же них с дружкой, да сваха, да тысяцкой, ну и все жениховы гости, и начнет дружка невесту у девок выкупать. Он им конфетки дает, а они требуют денег, он им вина, а они не уступают за вино, продешевить боятся, невесту осра мить. Ну, конечно, шум, шутки-прибаутки, весело. Ежели хороший дружка, разговористой, так и невесте не до слез, все помирают со смеху.
– А невеста плакать должна?
– В голос реветь должна, как же! Еще до приезда жениха соберутся подружки и начнут ее отпевать под гармошку, все-таки на чужую сторону уходит.
– Она же там работает три года?
– Мало ли что работает, а все чужая сторона. Да и заведено так: родной дом покидает.
– Не умею я реветь,- испуганно говорит Галя,- да и Петя не велел.
– Мало ли что не велел, а пореветь надо хоть не много. По-твоему, расписались в сельсовете - и все тут? Какая же это свадьба!