Рассказы
Шрифт:
– Ко мне вопросы есть?
– подал голос прокурор по надзору.
Камеру прорвало. Почему бьют? Когда выпустят? Долго ли еще сидеть здесь? Почему нет прогулок? Когда снимут позорные намордники с окон? кислороду не хватает, в камерах духота - спичка не загорается.
– Ваши "когда" и "почему" вне моей компетенции,- развел руками некто из прокуратуры.- Ответы получите по мере разрешения их соответствующими инстанциями.
– Премного благодарны!
– поклонился я ему в пояс.- Более исчерпывающего ответа мы и
– обратился я к врачихе.- Может быть, в вашей компетенции выписать порцию винегрета, зубы начали шататься?
Она подошла ко мне, оттянула пальцами нижние веки глаз... Потом осмотрела вспухшие десны зубов, спросила фамилию. Я назвал. Встретив непривычное сочетание "жж", записала в свою тетрадь и ласково пообещала: "Вызову". Обход закончился.
Никаких штанов в праздники мне не принесли. К врачу меня не вызывали. Обещанный винегрет жду до сих пор.
Полгода спустя мы свиделись снова.
На этот раз ее вызвали в связи с приступом эпилепсии, случившимся с одним из заключенных.
До прихода врача мы всей камерой, как могли, старались облегчить бедняге страдания: просунули ему между зубов черенок деревянной ложки, чтобы не поранился и не откусил себе язык в конвульсиях, как это часто случается, подложили под голову мягкое, оберегая от ударов о цементный пол... Словом, пытались всячески помочь ему.
Когда припадок наконец иссяк и больной пришел в себя, понемногу затих и успокоился, в камеру явилась и долгожданная медицина.
Благоухая как цветущий дендрарий, моя любовь одарила всех нас очаровательной улыбкой.
– Ну, что у вас тут произошло, мальчики?
– бодрым, как на физзарядке, голосом спросила она.
Ей объяснили. Подойдя к больному, она заговорила с ним... Взяв его руку, послушала пульс... Решив, что следует проверить температуру, поставила под мышку градусник... Все проделывалось не спеша, с сознанием собственной неотразимости.
Способность этой красивой женщины нравиться самой себе и получать от этого удовольствие - восхищала!
Я сидел на топчане, тихонько шептал какие-то стихи и откровенно любовался ею.
Она услышала, повернулась ко мне:
– Стишки читаешь, поэт?.. Ну-ка, ну-ка, чего ты там бубнишь, повтори.
– Вам как, доктор, читать - с выражением?
– Читай с выражением,- разрешила она.
Со всей задушевностью, на какую только способен, я начал:
Когда, любовию и негой упоенный,
Безмолвно пред тобой коленопреклоненный,
Я на тебя смотрел и думал: ты моя,
Ты знаешь, милая! Желал ли славы я...
В этом месте, на всякий случай, я сделал паузу, давая ей возможность прервать меня, прекратить мою трепатню... Но она молчала. Ждала...
Я продолжал:
Ты знаешь: удален от ветреного света,
Скучая суетным прозванием поэта,
Устав от долгих бурь, я вовсе не внимал
Жужжанью дальнему упреков и похвал.
Могли ль меня молвы тревожить приговоры,
Когда, склонив ко мне томительные взоры
И руку на главу мне тихо наложив,
Шептала ты: скажи, ты любишь, ты счастлив?
Другую, как меня, скажи, любить не будешь?
Ты никогда, мой друг, меня не позабудешь?
А я стесненное молчание хранил...
и замолчал...
– Ну, ну, что остановился? Читай дальше,- нетерпеливо потребовала она.- Ты, что ли, это сочинил?
– Да. Вместе с Александром Сергеевичем Пушкиным.
– А!.. Ну читай, читай, я слушаю.
– В следующий раз, доктор! Обещаю к майскому обходу сочинить стихи и посвятить вам лично.
– А не забудешь, поэт?
– Я не забуду. Не забудьте прийти вы, доктор.
– Ладно. Договорились. Так и быть, в награду выпишу тебе рыбий жир,пообещала она.- Только придется потерпеть, поэт!..
– Опять потерпеть!
– Ничего не поделаешь: сейчас весна, рыбий жир портится. Тебе начнут давать его осенью.
Щедрая моя! Ей и в голову не вступило, что в своем восторженном эгоизме она пророчит сидеть мне всю весну, лето... осень.
– Осенью, значит...- разочарованно протянул я.- Это как с винегретом, что ли?
– Каким винегретом?
– Забыли, доктор? Прошлой осенью, во время ноябрьского обхода, вы обещали мне выписать винегрет, помните?
– Да?.. Обещала?.. Не помню,- искренне призналась она.- Может, и забыла, хотя вряд ли... Скорее всего, возможности тогда не было. Вас ведь много, а я одна!.. Меня на всех не хватит. Все, что вам положено,- отдаю. Я лично ваш винегрет не ем. Так-то, поэт! Жду стихи.
Свое обещание я сдержал. Стихи сочинились в одно усилие, легко:
Пришла весна. На север потянули гуси.
А я всё жду её, но тщетно, нет
Я не дождуся той Маруси,
Что носит в чаше винегрет.
О, милый друг, не плачь,
Сказал тюремный врач.
Взамен получишь жир рыбицы,
Но, правда, когда птицы...
От севера потянутся на юг!
В сентябре 1939 года, когда птицы потянулись на юг, меня в числе других согнали вниз, на "пятачок" корпуса, к кабинету начальника тюрьмы, "за получкой".
Выйдя из кабинета начальника, я увидел в проеме открытой двери медсанчасти мою любовь... Она приветливо махала мне рукой и улыбалась:
– Ну, как дела, поэт?.. Сколько?
– Вы угадали, доктор: пять лет Колымы!
– Вот видишь... Не горюй, поэт! Там апельсины растут! Все будет хорошо.
На столике у нее стоял в стакане букет ромашек. Она вынула один цветок и с улыбкой протянула мне:
– На память тебе, поэт! Прощай.
Когда цветок стал вянуть, я не удержался и сыграл с ним в "вернусь не вернусь"...