Рассказы
Шрифт:
Сначала единственными людьми возле Мешка были Хорриган и незнакомец, говорящий на Прдл, но это продолжалось недолго. В помещение ввалилось ещё человек десять. Лица их казались угрюмыми и выражали недоверие. Один из них объявил:
— Не смейте разговаривать с Мешком, пока мы все не соберёмся около него. Мы все имеем на него право.
— Не нервничайте, Меррилл. Не думаете ли вы, что я собираюсь надуть вас?
— Да, я так думаю, — ответил Меррилл. — Что вы скажете, Мешок? Есть у меня основания не доверять ему?
Мешок ответил коротко:
— Да.
Незнакомец, говорящий на Прдл, побледнел. Меррилл холодно рассмеялся.
— Будьте осторожны, когда задаёте вопросы возле этой штуки.
Хорриган прокашлялся.
— У меня нет намерения, как вы говорите, надувать кого бы то ни было. Не такой я человек. Поэтому я буду говорить с ним, — он повернулся к Мешку. — Сэр, грозит ли нам опасность?
— Да.
— С какой стороны?
— Ни с какой. Изнутри корабля.
— Опасность немедленная?
— Да.
Тут выяснилось, что Меррилл обладает самой быстрой реакцией: именно он первый начал действовать в соответствии с намёками, содержавшимися в ответе. Он застрелил человека, говорившего на Прдл, прежде чем тот успел схватиться за оружие, а когда Хорриган бросился в ужасе к дверям, хладнокровно уложил и его.
— Вот так, — сказал он. — Есть ли ещё опасность внутри корабля?
— Есть.
— Кто? — зловеще спросил Меррилл.
— Опасность не исчезнет до тех пор, пока я буду с вами и на корабле останется больше одного человека. Я слишком большое сокровище для таких, как вы.
Зиблинг и его экипаж как заворожённые глядели на экран, ожидая, что бойня начнётся снова. Но Меррилл овладел собой.
Он сказал:
— Погодите, ребята: Я признаю, что мы — каждый из нас — хотели бы иметь эту штуку только для себя. Но это неосуществимо. Мы все вместе в этом деле, и будь я проклят, если очень скоро нам не придётся отбиваться от военных кораблей. Эй, Прадер! Почему ты здесь, а не у перископов?!
— Я слушаю, — сказал Прадер. — Если кто-нибудь вздумает разговаривать с этой штукой, то я хочу быть здесь и слышать ответы. А если есть ещё новые способы ударить из-за угла, то я хочу узнать и про них.
Меррилл выругался. В тот же момент корабль качнуло, и он заорал:
— Мы сошли с курса! По местам, идиоты! Живее!
Все кинулись вон, но Зиблинг заметил, что Меррилл был не настолько озабочен общей опасностью, чтобы не выстрелить Прадеру в спину, прежде чем несчастный успел выскочить.
— Теперь им конец, — сказал Зиблинг. — Они перебьют друг друга, а оставшиеся двое или трое погибнут потоку, что их будет слишком мало, чтобы управлять таким кораблём. Должно быть, Мешок предвидел и это. Странно только, почему он не предупредил меня.
Мешок заговорил, хотя в помещении никого не было.
— Меня никто не спрашивал, — сказал он.
Зиблинг взволнованно закричал:
— Вы слышите меня! Но что будет с вами?! Вы тоже погибнете?
— Нет ещё. Мне захотелось пожить дольше, — он помолчал и затем чуть тише добавил: — Я не люблю выражений, не содержащих сведений, но я должен сказать. Прощайте.
Послышались крики, стрельба. Затем экран внезапно потускнел и погас.
Мешок, существо, на вид столь чуждое человеческим эмоциям, навсегда ушло за пределы знания Зиблинга. Вместе с Мешком — как он сам и предсказывал — исчезла ужасная угроза всему человечеству.
Как странно, думал Зиблинг, я чувствую себя таким несчастным при таком счастливом конце.
Пиршество демонов
1
В тот год нам пришлось нарядиться римлянами, и должен сказать, что в тоге и с коротким мечом на боку я выглядел омерзительно. Впрочем, Грек выглядел куда омерзительнее.
Так уж повелось. Оканчиваешь колледж или университет, а потом год за годом являешься на традиционные встречи своего выпуска. Почему бы и нет? Тут тебе и старая дружба, и деньги, и возможность завязать полезные деловые связи. И опять-таки — деньги!
Ну, мне-то не повезло, как другим. Да что говорить! В этих словах история всей моей жизни: мне-то не повезло, как другим! Я не учился ни в Гарварде, ни в Принстоне, ни в Йеле. Даже в Колумбийском университете, Калифорнийском или Чикагском не учился. А учился я в Огле-могле. И не притворяйтесь, будто бы когда-нибудь слышали про Огл-могл, даже если я назову его полный титул: «Оглтропский агрономическо-механизаторский колледж». В нашем выпуске — то есть выпуске 1940 года — было пятьдесят восемь человек, а на десятую встречу явилось ровно тридцать.
Свинство, верно? Только тридцать старых выпускников ещё сохранили достаточно совести и студенческого духа, чтобы приехать на десятую годовщину, облачиться в римские тоги, напиться до одурения и обновить былую дружбу. А вот те, с кем больше всего хотелось бы повидаться и вспомнить молодость, — ну, например, Фейнбаргер («Пароходство Фейнбаргера»), Скруп из голливудской студии М&Ж, Диксон, член правления банка «Нейшнл сити», и прочие — те вовсе не явились. Все мы были очень разочарованы, а я особенно.
Короче говоря, вечером на банкете я сидел рядом с Эль Греко. Ну, просто никого больше там не было. Понятно, не с испанским художником — тот вообще-то умер, если не ошибаюсь. Я имею в виду Теобальда Греко, которого мы прозвали Греком.
Я назвал себя, а он тупо уставился сквозь толстые стёкла очков на мою физиономию.
— Хэмпстед? Хэмпстед?
— Вирджил Хэмпстед, — подсказал я. — Ты ведь меня не забыл. Старину Вирджи.
— Ага! — сказал он. — А в бутылке что-нибудь осталось, старина Вирджи?