Рассказы
Шрифт:
попрошу Шведа и он тебя трахнет. Куда сама захочешь. А сюда не лезь, мы
торчим по-своему.
— Убирайтесь. — ненависти у Инги хватит на троих. — Убирайтесь!
— Швед! Швед! — орет толстяк.
Швед появляется и становится сзади Инги. Та отходит чуть в сторону.
— Займись телкой, ей мужик нужен.
Швед хватает ее за руку, Инга вырывает руку.
— Не трогай меня.
— Чего ты хочешь? — спрашивает толстяк.
— Чтобы вы ушли отсюда.
— Хер тебе по всей
через час после начала. Нехрен было звать тогда.
— Убирайтесь. Я милицию вызову!
— Зови. Я тебе тогда пасть порву. Или нет… я всем расскажу тогда, какая
ты сука, что к тебе никто даже приходить не хочет. Расскажу, как ты сама
себе букеты цветов покупала и нам давала, чтобы мы тебя поздравили. И все узнают, что ты сама себе на пейджер сообщения сбрасываешь. Дура! Отдыхай, пока у тебя шанс есть. А ты, ублюдок, — толстяк поворачивается к Косте, — ты если не достанешь еще порошка, я из тебя самого порошок сделаю…
Инга медленно поворачивается и идет в спальню.
Я сажусь перед Костей и говорю:
— Костя, хочешь пацана поиметь? Я тебе отвечаю, трахнешь пацана. Этого,
Гену, который на кровати лежал с биксой голой. Понял? Он в отключке будет и ничего не поймет. А ты кайф поймаешь. Только дай еще кокса. Дашь?
Он мне верит. Верит, ублюдок и кивает головой.
— Мне только позвонить надо. И привезут.
— Звони. — говорю я.
— А где телефон?
Черт! Здесь же телефона нет! Стоп! А этот, как его… Вадим.
— Вадим! Вадим!
Вадим спит на диване. Толстяк без лишних церемоний бьет его в живот.
Несильно, но достаточно, чтобы тот проснулся.
— Слышь, трубу дай!
— Кого? — очумело лупает глазами Вадим.
— Телефон дай… — толстяку надоедает объяснять и он сам лезет к нему в
карман. Вадим пытается извернуться, но бесполезно — трубка в руке у толстяка.
— Как ее включить?
Вадим мнется, потом сглатывает слюну и произносит:
— Она не подключена.
— Чего? Ты чо пи…ишь? Мне Машка рассказала, как ты сегодня базарил с
кем-то. Пятьдесят кусков зеленых, контракты, все дела…
— Я… я имитировал. На самом деле я сам с собой разговаривал.
— Ты дурак? Нахрена ты это делал? — удивляется толстяк.
Вадим жмет плечами и ничего не отвечает.
— И что делать? Откуда позвонить?
— Я могу с телефона-аппарата позвонить… — мнется Костя.
— Иди. — машет рукой толстяк, словно барин, отпускающий своего лакея. — И это, слышь… если не придешь, я тебя найду. Найду и тогда… мы тебе всей толпой очко на британский флаг порвем, на пленку это запишем и…
— Я вернусь, вернусь. — быстро произносит Костя.
Он выходит, а в зал заходит
— А где эта, ну… блин… — он щелкает пальцами, пытаясь вспомнить и ему
это удается. — Эта, Инга где?
Толстяк пожимает плечами.
— Зачем она тебе?
— Хочу узнать, где нацвай стоит?
— Нацвай? — толстяк удивлен. — У нее есть нацвай? А тебе он зачем?
— Кофе хочу.
Я начинаю хихикать, а толстяк озадаченно чешет затылок:
— Нацвай и кофе? Это как у Пелевина "балтийский чай"?
— Нацвай — это и есть кофе…
— ???
Я хохочу, глядя на уже начинающего что-то подозревать Мишу. Смеясь, выхожу мимо него в коридор и вижу выглядывающую из ванны Машу. Желание получить свою долю удовольствия возникает мгновенно — я захожу в ванную.
Маша почти голая — из одежды на ней только лифчик, который я пытаюсь
снять. Она только делает вид, что сопротивляется, от ее тела исходят такие
флюиды похоти, что я уже отъезжаю.
— Ну же, малыш, помоги мне. Вот так. Ух ты, какие они у тебя… смачные. Где ж такие закрома Родины раздают? А ну, повернись. Что? Как это не хочешь? Кто? Не знаю я, где Миша. Нахрена мне Миша, когда есть ты. Давай, становись. Погоди, я щеколду задвину. Так, так… пониже чуть-чуть. Вот так. Так, так. Хорошо, хорошо… двигайся. Быстрее, быстрее! Давай, малыш, давай! Дааааа…
Странно, еще несколько минут назад она казалась мне симпатичной, а теперь совершенно не нравится.
— Что? Миша не убьет, я его сам убью, если надо будет. Он кто, твой парень? А кто?… Кто?!… Брат?!…
Выхожу из ванной и слышу вдогонку тихое:
— Шурик, позови сюда Шведа…
Шлюха. Грязная шлюха.
Чувствую брезгливость и желание отлить. Поворачиваюсь к двери рядом и толкаю ее. Сначала мне кажется, что у меня очередной приход, потом — что это какая-то шутка. Словно кукла, надоевшая ребенку, на куске провода, привязанном к трубе, висит Инга. Язык вывалился наружу, лицо искажено гримасой страха…
Тело покачивается — я зацепил его немного, когда открывал дверь.
Маятник на часах — кончается завод и он останавливается…
— Твою мать… — шепчу я. — Твою мать! ТВОЮ МАТЬ, ДУРА!!!
На крик сбегаются все. Молча толпятся перед туалетом, смотрят на самоубийцу и ничего не делают.
Один тапочек упал с ноги и валяется возле унитаза. Я поднимаю его и пытаюсь одеть на голую ступню.
— Обиделась, что ли? — недоуменно бормочет Вован. — В натуре, дура.
— Ее снять надо… — говорит Швед.
— Какой нахер снять! Ментов надо вызывать. — произносит толстяк и снимает очки. Протирает их, снова надевает и сплевывает на пол. — Чего это она?