Рассказы
Шрифт:
степень презрительного недовольства и, кажется, что великого человека сейчас просто
вырвет на каждого входящего в резные двери с золотой цепью, сотворённые из
небезызвестного сказочного дуба, воспетого гением. Судя по глубоко брезгливому
выражению гипсового лица Председателя, несчастному посетителю при входе в этот Храм
критической мысли следует навсегда оставить на пороге любые надежды и иллюзии
насчёт собственного таланта и одарённости.
…А где-то совсем неподалёку от славного пристанища критиков всех мастей, среди руин
древнейшего амфитеатра «Красная волна», покрытых розовым пеплом из второго сна
мальчика Банана, бродит тень самого создателя Города N, которая изредка побренькивает
в желейной тишине на полусгнившей расстроенной гитаре. И когда эти жалобные подобия
аккордов доносятся до случайных туристов, то по странному свойству акустики здешнего
воздуха, они преобразуются в ритмичную знаковую фразу – «Рок-н-ролл мертв…». И эта
печальная парадигма как погребальный колокол ещё долго звучит в ушах после того, как
уже закончится сама песня, и ты, грустно улыбнувшись доброй фантазии Миши
Науменко, снимешь свои наушники и осторожно нальёшь в стакан спасительного пива…
– -----------------------------------------------------------------------------------
НОСТАЛЬГИЯ ПО ИДИОТУ
Не знаю почему, но после продолжительного знакомства с нашей постперестроечной
литературой, которая продолжает поднимать свои скелеты из тёмного ила криминальной
революции, хочется хотя бы для себя уяснить, что же такое высокохудожественное
литературное произведение?
По-моему основным критерием качества содержимого книги, является грамотно
выстроенная сюжетная линия, обеспечивающая движение читательского интереса вперёд,
к развязке, не допуская при этом в процессе прочтения возникновения и развития
срамных качеств души, таких как алчность, похоть, зависть, страдание от собственного
материального неблагополучия или желание поучаствовать во всеобщем грабеже.
Вторым признаком чистоплотности литературного произведения хорошего вкуса,
является его способность пробуждать у читателя светлые и чистые чувства, изрядно
подзабытые в нынешним забеге с препятствиями за куском послаще, но из-за этого ещё
более драгоценные по своей сути. И об этом хотелось бы рассказать поподробнее.
«Главная мысль романа – изобразить положительного прекрасного человека. Труднее
этого нет ничего на свете, а особенно теперь…», - писал Достоевский, в то время, когда
художественная литература приходила в себя от глубокой психологической травмы,
явившейся следствием появления убийственной по своему исполнению гротескных
образов русской глубинки поэмой «Мертвые души». Самый загадочный русский писатель
Николай Гоголь завершил этим ядовитым шедевром своё впечатляющее по силе описания
комедийных образов творчество, и поныне вызывающее горький
смех сквозь слёзы у
читателя – «Над кем смеётесь?»...
Действительно, романы, пьесы и рассказы Николая Васильевича произвели на свет божий
целый бесовской хоровод порочных, в высшей степени комичных типажей, в которых,
словно в кривом зеркале отразились все социально-психологические болезни матушки
России. После Гоголя невероятно трудно стало вернуть на страницы литературных
произведений героя, внутренний мир которого не изуродован алчностью, угодливостью и
мошенничеством. И эта задача перед писателями девятнадцатого века стояла достаточно
остро.
Но за дело взялся молчаливый житель Мёртвого дома и, сочинив своего «Идиота», сумел
преодолеть наваждение остроносого усатого колдуна, натворившего так много бед в
создании многих устоявшихся стереотипов о русском человеке. Возможно, что
предвестником появления идеального положительного героя, князя Мышкина, стал
кроткий лежебока гончаровский Обломов, так и не изведавший за свою короткую жизнь
дурных течений своего мягкого и задушевного характера. Он умер, как и подобало
доброму честному человеку Российской империи – от бессмысленной лени, в каком-то
смутном и верном предчувствии, что любая деятельность «на благо отечества» может
вовлечь его невинную душу в пугающие закоулки грязных проступков и нечистой
совести.
Но, как бы там ни было, свою социально-эстетическую миссию «Идиот» выполнил на все
сто – не было до него столь пугающе-откровенных в своих помыслах и делах
литературных типажей, которые бы вызывали столь широкую палитру чувств у читателя –
от восхищения до искренней жалости, граничащей с презрением. «Изобразить
прекрасного человека» великому мастеру удалось и даже с запасом. Роман и в наши дни
предстаёт неким невиданным заповедником христианской доброты в крайнем её
проявлении, а заодно продолжает будоражить тех, кто впервые прочитал книгу, весьма
непростым библейским вопросом, а стоит ли «быть как дети?..»
Сегодня, на мой взгляд, перед литераторами, сценаристами, режиссёрами не менее остро
стоит подобная задача создания глубоко положительного персонажа новейшей истории.