Рассказы
Шрифт:
К вечеру, однако, он сошёл с сеновала, вошёл в горницу и сказал матери:
— Ну, мамаша, теперь я конченный человек! Не знаю ещё, что, но, должно быть, сделаю что-нибудь.
Потом попросил поесть и начал рассказывать про болезнь, про брата и про дела… Мамаша потеряла голову. Раз по пяти в день она ходила к родственникам и знакомым, пила чай, плакала, советовалась и жаловалась на Петю.
— Ну, уж и сынок! — говорила она, — Вот так милый сын! Вон он где у меня сидит. До самых до печеней дошёл. Когда маленьким ещё был, так что с ним было хлопот — то на реке чуть не утопится, та ему голову камнем расшибут, то сам кого-нибудь раскровенит. Ну,
А Петя сидел с приказчиком в лавке и думал про себя так:
— Стало быть, всё врала. Любила бы, так бы не пошла. Сказала бы: не хочу, и никакой поп не стал бы венчать. Просто кондитершей захотела стать. Знаю я этих баб…
Сердце его ожесточалось всё сильней, и, попивая жидкий чай, он угрюмо смотрел перед собой и представлялось ему, что хорошо было бы сделаться разбойником, поселиться с шайкой в лесу, грабить и убивать. И захватить бы на дороге кондитера с Анночкой, его бы сейчас же в болото вниз головой, а её продержать в подземелье три дня, потом прийти и сказать:
— Вот, полюбуйся, что ты из меня сделала, дрянь!..
И, сам не замечая, он хотел только одного: встретиться с Анночкой ещё хоть один только раз и хоть одним глазком поглядеть, какая она стала теперь. С этими мыслями он ходил ко всенощной и обедне, с этими мыслями выходил на большую дорогу и на бульвар, но нигде её не встречал.
Через неделю, или полторы шёл он в воскресенье, после вечерен, по бульвару, поговорить со знакомыми, продрался сквозь сирень на другую дорожку, чтобы идти домой, да так и обомлел. В десяти шагах и прямо на него идёт Анночка, и её чинно ведёт под ручку кондитер в новом пальто и в котелке. Петя хотел, было, уйти сейчас же назад, в кусты, но вдруг так и забрало его. Шагнул прямо навстречу, снял картуз и громко проговорил:
— Здравствуйте, Анна Григорьевна!..
Анночка взглянула на него, остановилась и прежде, чем кондитер успел её поддержать, свалилась боком на траву.
Что стало тут с Петей, он и сам не мог понять. Помнил только, что пришёл к мамаше домой и сказал:
— Ну, мамаша! Таскайте меня за волосы и бейте палкой, сколь хотите, а я теперь запью. У меня перевернулось всё сердце.
И запил… Пошёл к Алексеичу, утащил его к Андрею Ильичу на завод, пьянствовал там целую ночь, а утром нанял лошадь и поехал за пять вёрст в усадьбу, к мужу сестры Алексеича. Снова пил там водку, плакал, разбил кулаком печку и всякий раз, когда вспоминал, как Анночка упала, хотел себя убить, но не мог решиться, потому что очень уж было жалко мамаши… Через три дня, когда он снова был на заводе, разыскал его дядя Степан, мамашин брат, долго стыдил и тащил домой, но не мог ничего поделать и за компанию запил сам.
А Петя никак не мог понять, зачем в мире несправедливость? Анночка его любит, и он её любит. Зачем же им страдать? Хватал дядю Степана за ворот, пригибал его к земле и кричал:
— Хочу справедливости! Чтобы всем было хорошо. Стану революционером. Жизнь за это отдам.
Возвращаясь домой, встретил пьяного мужика, пошёл, обнявшись с ним, по улице, целовал его и кричал, что умрёт за народ, пока не выбежала мамаша и не стала трясти его за волосы и колотить по спине палкой. А он только плакал и твердил:
— Ещё, мамаша, ещё! Хорошенько. Я подлец. Обидел её, а она страдает.
Потом он решил умереть. Полезли они — он, Алексеич, дядя Степан, который не отставал уже теперь ни на шаг, и ещё кто-то — уж не помнил даже, кто, на колокольню звонить. Добрались до площадки, взялся Петя за верёвку от большого колокола, остальные за средние и малые — пошёл частый перезвон, а он раскачает, да как ударит — так по всему миру гул и пойдёт. Звонил, звонил, взглянул, — увидел синее небо, на нём белых голубей, реку, за рекой лес — весело, хорошо! Подумал, что с Анночкой покончено навсегда, хватил изо всех сил железным языком в медный бок, крикнул: «Прощайте, братцы! Не поминайте лихом!» — и кинулся к решётке, чтобы прыгнуть вниз.
Его ухватили за фалды и потащили с колокольни, а он кричал:
— Пустите меня! Хочу умереть!
Вырвался от них, побежал к реке, разделся, крикнул опять: «Прощайте, братцы!» — и бросился в воду. Сбежался народ, поехали за ним на лодке — мамаша убивалась на берегу, а он переплыл реку два раза взад и вперёд, но только измучился, а утопиться не мог.
V
Вскоре после этого Петя пришёл в себя — нельзя же пьянствовать всю жизнь. Он проснулся утром на сеновале, огляделся мрачно кругом, счистил с волос сено, сошёл вниз и вылил себе из колодца на голову пять ведёрок воды. Потом причесал волосы, помолился и чинно сел пить чай. Мамаша принялась было стыдить его:
— Давно пора. Поглядел бы в зеркало на харю-то свою, как её роспил. Чисто леший стал. И в городе-то все над тобой смеются.
Но он сурово прервал:
— Мамаша, не тревожьте меня. А то я, пожалуй, опять запью.
Он решил, что Анночку надо забыть. Чего уж тут?
Отрезано, всё одно, совсем. С суровым и окаменелым лицом, сидел он в лавке и упрямо гнал все мысли о ней. Но душа его точила слёзы, сплетая из этих слёз чудесный венок, и чем дальше, тем он сильнее её любил. Нестерпимо хотел повидать Анночку ещё раз, взглянуть в её светлые глаза и что-то ей сказать, но нарочно её избегал. Надо забыть.
Но однажды, недели так через две, шёл по площади, на которой весной опрокидывал будку — нужно было ему в казначейство зайти и столкнулся с Анночкой лицом к лицу. Хотел было пройти мимо, но не смог. Остановился, остановилась и она, постояли они так, ничего не говоря — а кругом народ ходит, смотрит на них — и Анночка со стоном сказала:
— Не могла я, Петя. Силой заставили меня, — встрепенулась и пошла.
Кинуло было Петю броситься за ней, схватить её и унести, но увидел впереди кондитера, стиснул зубы и прошёл.
После этого точно отравило его. Он хотел только одного — не думать об Анночке совсем, забыть её, как можно скорее, а она ни на минуту ни днём, ни ночью не выходила у него из головы.
В мае месяце был большой вечер у Севастьяновых, почтённых купцов, и нельзя было никак туда не пойти, потому что там собирались все. Надел Петя сюртук, пришёл, поздоровался с хозяевами, потом ушёл вниз, в комнату Васи, хозяйского сына, и стал там курить. Хотел было просидеть так весь вечер, но не вытерпел, поднялся наверх, прошёл по комнатам и видит: в гостиной, на диване сидит среди молодых дам Анночка, бледная, худая, лицо как у мученицы на картинах, и разговаривает с хозяйской дочкой. Так и облилось у него слезами сердце. Кликнул он Васю, хозяйского сына, пошёл с ним в комнату, где стояла запуска, выпил одну за другой семь рюмок и видит — подходит к столу с компанией кондитер. Забрало Петю, не стерпел он и громко сказал: