Рассказы
Шрифт:
— Хех! Не могу за тебя не порадоваться. Просто так взял и штуку баксов — на ветер!
— Ты чё, какая штука. Сто пятьдесят.
— Что — сто пятьдесят?
— Сто пятьдесят долларов этот принтер стоит.
— Бэушный что ли?
— Почему бэушный. Новый.
— Да не может такого быть! Это где же…
— Погоди-ка, — перебил Сергея Петровича хозяин дачи, — Что это там за лысый у мангала маячит? Никак, Пашка Алексеев подъехал! Эгей! Павлик!
В честь тридцатилетия окончания института собрались на даче у Крицкого. Участок огромный, даже лес на нем растет. Дача бывшая генеральская. От деда осталась. Грибы можно собирать, не выходя с участка. Ну, соответственно и места для ночлега есть — два
Вот и Сергей Петрович тоже должен вечером уезжать. Завтра надо младшего сына на стадион везти, он в футбольной секции занимается, и в воскресенье в девять утра у них матч. Так бы жена отвезла, но ее машина сейчас в ремонте. А общественным транспортом она, понимаешь, уже ездить отказывается…
Стало быть, придется сегодня обойтись без спиртного. Ну да и бог с ним. Ну, впрочем, полстаканчика вина можно себе позволить, под шашлычок. Все-таки, ехать еще через несколько часов.
Сели на улице в большой беседке. Погода хорошая. Шашлык, вино. Добрая компания. Это ли не счастье! Говорили о том, о сем и уж, конечно, не обошлось без того, чтобы вспомнить середину восьмидесятых — студенческие годы. Всякие веселые глупости, которыми отличалась их институтская группа. Народ в ней подобрался, мягко говоря, озорной, никак не желавший расставаться с детством. То, бывало, сговаривались и в какой-то день всей группой приносили в институт игрушечные пистолетики. И в перерывах между лекциями на глазах у всего остального потока гонялись с этими пестиками друг за другом, играли в войнушку. Или, помнится, на картошке: все люди как люди — вышли в поле, работают. А их бригада и тут клоунирует: инсценирует картину Сурикова «Взятие снежного городка». Вместо снега — глина, вместо снежков — картофелины. А чего стоила игра в вампирчиков!
Эта игра заслуживает отдельного рассказа. На третьем курсе зимой по субботам у них были лекции во второй половине дня, с часу до шести вечера. Лекции проходили в большой аудитории, человек на сто, сделанной в форме амфитеатра. Окон в этом помещении не было. И вот однажды староста их группы (кстати, Крицкий), будучи дежурным, уходил из аудитории последним. И обнаружил одну замечательную вещь: если выключить свет и закрыть дверь, то в аудитории наступает абсолютная темнота. То есть, такая, к которой глаза не привыкают даже за несколько минут. Это замечательное открытие необходимо было поставить на службу человечеству. Не придумать какой-нибудь игры для большого темного помещения со сложным ландшафтом — это было бы непростительно. И игра не замедлила родиться. Участники делились поровну на две команды. Одна команда — вампиры. Другая — люди. Закрывалась дверь аудитории, выключался свет. Бесшумно блуждая во мраке, игроки старались найти друг друга. Задача вампира — укусить встречного, задача человека — ударить его по спине. Кто успел первым — победил. Побежденный переходил в команду победителя. Игра заканчивалась, когда в какой-либо из команд не оставалось ни одного участника.
Играли регулярно, каждую субботу. Но однажды случилась беда: после занятий преподаватель запер аудиторию и сдал ключ коменданту корпуса. Какой это был облом! Оказалось, что у группы успела сформироваться почти наркотическая зависимость от игры.
И тогда кто-то сказал:
— Боря! Ты комсорг. Тебе и выручать
Комсоргу, Борису Белкину, возразить было нечего. Он все сделал так, как было сказано. И прокатило! Комендант поверил и ключ выдал.
Состояние «комсомольцев» напоминало состояние наркоманов, дорвавшихся до дозы… Зашли в аудиторию, заперлись, вырубили свет. Началась игра! Но продолжалась недолго… Дело в том, что аудитория эта использовалась, в том числе, для проведения вступительных экзаменов. И в ней в разных точках были установлены видеокамеры, позволявшие контролировать, не списывает ли кто-нибудь. А трансляция с камер подавалась, как раз, в комендантскую. И вот, комендант, видимо, решил полюбопытствовать, как проходит комсомольское собрание. Включил камеры… Полная темнота. И тишина, периодически нарушаемая возгласами типа «А-а! Полегче кусайся, больно же!»
Как комендант истолковал происходящее, это интересный вопрос. Но, так или иначе, вскоре в дверь аудитории раздался стук. А потом сердитый голос:
— Открывайте немедленно!
Включили свет, собрались на первых рядах, комсорг Боря встал у доски. После этого отперли дверь. Вошел комендант.
— Подходите по одному, показывайте пропуска. Буду записывать ваши фамилии. Пусть деканат с вами разбирается. А с комсоргом — комитет комсомола.
Не очень приятная, конечно, вышла ситуация, но, в общем, ерунда. Ведь никакого преступления студенты не совершили. Но тут произошло нечто неожиданное. Комсорг Боря шагнул к коменданту и зашипел:
— С-с-с-с… Ес-с-сли ты… С-с-сука…
Изо рта у комсорга торчали два острых клыка!
— Ес-с-сли ты кому-нибудь с-с-скажеш-ш-шь… Ты не ж-жилец-ц-ц!
После чего Боря протянул коменданту ключ от аудитории. Несколько секунд тот стоял, открыв рот, потом схватил ключ и выскочил вон.
— Смываемся! — сказал Крицкий. Группа покинула помещение и поспешила к выходу из корпуса.
— Ты чё, охренел? — на ходу спросил у комсорга Петька Третьяков, — Зачем ты так?
— Не хотел, чтобы он в комитет комсомола настучал, — ответил Боря, — Не нужны мне неприятности по комсомольской линии.
— А как ты клыки сделал?
Сейчас уже никаких клыков у комсорга не было.
— Накладные! Специально принес, хотел прикол какой-нибудь с ними устроить. Пока комендант ко мне спиной стоял, а вы все на него пялились, я их и вставил.
— А покажь клыки!
Боря остановился и сунул руку в карман. Потом в другой.
— Ё-моё… Где же они? Блин, потерял! В спешке сунул их… Видать, мимо кармана.
Испугался ли тогда комендант или просто решил простить этих ненормальных, но, во всяком случае, никаких неприятностей не последовало. Однако, в вампирчиков с тех пор больше уже не играли.
— А кстати, кто-нибудь что-нибудь знает про Борю Белкина? — спросил Петя Третьяков, со стаканом вина в руке усаживаясь в соломенное кресло. Смотреть на это было страшно: казалось, что сейчас ножки кресла разъедутся и стодесятикилограммовое тело Пети плюхнется на пол веранды. А ведь в институтские годы Третьяков вовсе не был толстяком и не проявлял к полноте ни малейшей склонности. Вот, что делает с людьми время… «И нервы! — говорил Петя. — Когда есть, о ком заботиться, переживаешь много. А от этого аппетит просыпается. И вот результат»… Кресло, впрочем, оказалось достаточно крепким и вес Петиного тела выдержало.
— Кто когда, вообще, видел Борю в последний раз?
На этот вопрос никто не смог дать вразумительного ответа. На юбилейных встречах выпускников, вроде этой, бывший комсорг почему-то не появлялся уже много лет.
— А что это у нас Крицкий так хитро улыбается?
— Ты что-то знаешь про Борю?
— Подождите минут двадцать, — ответил хозяин дачи.
— Белкин что, едет сюда?!
— Идет. Идет лесом. Только что звонил, сказал, что вышел из электрички. А тут вы, как раз, о нем заговорили.