Расследование убийства Российской Императорской семьи. Избранные главы
Шрифт:
Показания Занотти:
«Состояние духа императрицы не изменилось после приезда Корнилова. Лично он не сказал ей ничего неприятного».
Когда Император узнал в Тобольске из газет, что Керенский объявил Корнилова изменником, он не смог скрыть от окружающих свое глубокое возмущение и негодовал за Корнилова.
А вот Гучков был в Царском Селе всего один раз, когда Император еще не приехал после своего отречения. Почему он прибыл? Я не знаю. Никто из окружения Императора не смог мне это объяснить.
Я допрашивал Гучкова в Париже 15 сентября 1920 года в качестве свидетеля, но по очень специальному вопросу, предполагая, что он даст мне более развернутый ответ. Но его поведение позволяет мне предположить,
Показания князя Львова:
«Гучков ездил в Царское Село в качестве военного министра. Делал ли он тогда доклад по поводу своей поездки Временному правительству? Этого я не помню. С кем он там имел общение? Я не знаю».
Показания Занотти:
«После Корнилова к нам во дворец приезжали и другие люди. Насколько я припоминаю, среди них был и Гучков. Я хорошо помню, что Императрица тогда очень волновалась и выражала свое недовольство: ей было неприятно их видеть. Но она виделась тогда с Гучковым (я теперь хорошо помню: да, это был Гучков). Потом она мне говорила, что приезд его был бесцелен, и что Гучкову незачем было приезжать».
Волков говорит о визите Гучкова во дворец следующим образом: «Я не знаю, зачем он тогда приезжал к Императрице. Его никто не просил приезжать. Он явился сам и без предупреждения. Когда он шел назад, один из офицеров свиты, основательно пьяный, обратился ко мне, гардеробщику Мартышкину и лакеям Труппу и Предовскому (мы стояли вместе) и злобно крикнул нам: «Вы – наши враги. Мы – ваши враги. Вы все тут продажные». Он это кричал громко, с неприличными жестами, как пьяный человек. Я ответил ему: «Вы, милостивый государь, в наших чувствах ошибаетесь». Больше я ничего не стал ему говорить. Гучков шел впереди этого пьяницы, на расстоянии всего нескольких шагов, и он даже головы не повернул на эти слова. Он не мог не слышать этих слов». Эти слова, без сомнения, относились не к лакеям, а к хозяевам дворца.
Говоря об отсутствии показаний Гучкова, я не могу не усмотреть зависимость между поведением Гучкова и этого офицера, неизвестного мне.
Понятно, что в расследовании особое внимание было уделено отношению к государям со стороны Керенского.
Его первое свидание с ними произошло 3 апреля 1917 года. По показаниям свидетелей установлено, что он был принят Их Величествами в присутствии царевича и великих княжон Ольги и Татьяны. Мария и Анастасия в тот момент были больны [24] .
24
В книге Жильяра «Трагическая судьба Николая II и его семьи» (Париж, 1921) проскальзывает неточность. Керенский не мог видеться со всей семьей, как утверждает автор, ибо две великие княжны были больны. В имеющейся у меня записке императрицы Анастасии Васильевне Гендриковой, датированной 29 марта, Императрица пишет: «У Марии сейчас 40,5°, а у Анастасии – 40,3°. В течение дня они немного поспали».
(1) В книге Жильяра «Трагическая судьба Николая II и его семьи» (Париж, 1921) проскальзывает неточность. Керенский не мог видеться со всей семьей, как утверждает автор, ибо две великие княжны были больны. В имеющейся у меня записке императрицы Анастасии Васильевне Гендриковой, датированной 29 марта, Императрица пишет: «У Марии сейчас 40,5°, а у Анастасии – 40,3°. В течение дня они немного поспали».
Никто из посторонних при этом не присутствовал. Без сомнения, Теглева находилась в соседней комнате в начале разговора, но она слышала только первые слова Керенского и не могла рассказать ничего существенного. А вот что показал сам Керенский:
«Я в первый раз видел царя, Александру Федоровну и их детей, и я познакомился с ними. Я был принят в одной из комнат детской половины. Наше свидание было коротким. После обычных слов представления я спросил у Их Величеств, не желают ли они сделать мне как представителю власти какие-либо заявления; я передал им приветствие от королевской семьи Англии и сказал несколько общих фраз успокоительного характера. Во время это же свидания я осмотрел дворец, проверил караулы, дал некоторые указания».
Жильяр рассказывает в своей книге со слов царевича, что Керенский после нескольких общих фраз, уединившись с Императором в соседней комнате, сказал ему: «Вы знаете, что я добился отмены смертной казни… Я это сделал, хотя многие мои товарищи пали жертвами своих убеждений».
К моему великому сожалению, я не знал об этом рассказе Жильяра при допросе Керенского, и поэтому могу лишь оставить на его совести слова про «общие фразы успокоительного характера».
Во время пребывания государей в Царском Селе Керенский видел их неоднократно. Он говорит на следствии:
«Я был в Царском Селе 8 или 10 раз, выполняя обязанности, возложенные на меня Временным правительством. В эти посещения я видел Николая иногда одного, иногда вместе с Александрой».
Как же Керенский вел себя во время этих визитов? Я отвечу словами свидетелей. Многие из них не могли быть враждебны по отношению к Керенскому по их положению и по психологии. Посему истина в их словах выступает довольно рельефно.
Показания Чемодурова:
«Отношение Керенского к Императорской семье было благожелательное и корректное».
Показания Теглевой:
«Я стала невольной свидетельницей первого приезда к нам Керенского и его первого приема царем. Он был принят тогда Государем и Государыней в классной комнате их детей в присутствии Алексея, Ольги и Татьяны. Я тогда находилась в соседней комнате, и мне нельзя было в первое время пройти. Я видела Керенского, когда он вошел один; выглядел он препротивно: бледный, зеленоватый и высокомерный. Голос его был искусственный и металлический. Император ему сказал первый: «Вот моя семья; мой сын и две старшие дочери; остальные больны и находятся в постели. Если хотите, вы можете их увидеть». «Нет, нет, – ответил Керенский, – я не хочу никого беспокоить». Потом до меня донеслась фраза: «Королева Англии справляется о здоровье бывшей императрицы». Больше я ничего не слышала, так как удалилась. Я видела Керенского, когда он уходил: никакой важности на лице, сконфуженный, красный, вытирающий пот… Он приезжал потом. Дети рассказывали мне свое общее впечатление об этих визитах. Они говорили, что Керенский изменил отношение к ним. Он стал гораздо более мягким, чем в первый раз, более простым. Он спрашивал у них, не терпят ли они каких-либо притеснений или оскорблений со стороны солдат, выражал готовность все привести в порядок».
Показания Эрсберг:
«Вот что я могу сказать относительно Керенского. Я видела его или во время первого приезда во дворец, или во время последующих визитов. Лицо у него было надменное, голос громкий и деланный. Его костюм плохо подходил: он был в пиджаке, в рубашке, без накрахмаленного воротничка. Вероятно, частое общение с Августейшей семьей, в которой он не мог не почувствовать доброты, повлияло на него к лучшему, и он изменился. Я слышала, не помню уже от кого, что перед отъездом в Тобольск Керенский сказал царю, что он перемещает Императорскую семью из Царского Села в Тобольск исключительно из добрых побуждений; этот город удален от железных дорог, он тихий и спокойный. Царю там будет лучше. И он надеется, что Царь не усмотрит в этом перемещении никакой ловушки. «Я доверяю вам», – ответил тот».