Расследование
Шрифт:
Я всё равно почти ничего не слышал, и можно было тоже расслабиться; на всякий случай следовало проследить за странным преследователем: он сидел примерно там же, и, судя по всему, дремал. Хотя я не стал бы слишком доверять впечатлению: всё ещё я не очень ясно видел мотивы его поведения, и для шпиона – приставленного ко мне с заранее определённой целью – он выглядел слишком необычно. Вполне возможно, что он просто плохо подходил для такого занятия, и явная усталость тоже могла играть свою роль: в любом случае не стоило упускать его из виду. Я оставил его в покое и снова сосредоточился на сцене: похоже, там назревало что-то новое. Актрисы наконец ушли, а режиссёр громко объяснялся с актёром, так же громко и без всякой боязни отвечавшим ему: возможно, актёр чувствовал свою правоту, и я сделал попытку понять, о чём идёт речь. Судя по всему, на репетиции отсутствовал ещё актёр, а может: даже целых двое; режиссёр же, пытался заставить актёра отдуваться за троих одновременно, с чем тот, естественно, никак не мог согласиться. Понятное противодействие вызывало странную реакцию: даже мне было ясно, что такая замена совершенно бессмысленна; наверно, режиссёр перешёл грань и уже плохо сознавал степень логичности своих требований или полную их абсурдность, так что даже протрезвевший оппонент казался убедительнее и логичнее. Теперь стало жалко обоих: почти
Я уже почти привык к нему, и когда режиссёр быстро пересёк сцену и скрылся за кулисами, это стало как-то неожиданно и непривычно; вполне возможно, что он наконец понял абсурдность и необоснованность новых претензий и отправился на поиски недостающих актёров, спрятавшихся в глубине театра. Но когда я поднялся на сцену, чтобы узнать подробности, всё оказалось проще: сейчас начинался ещё один часовой перерыв, обычный и почти всегда планировавшийся. Как пояснил актёр: сегодня у мэтра выдался тяжёлый день, что вполне логично привело к таким неудачным последствиям. На вопрос же: куда режиссёр отправился? – я получил совет держаться коридорчика, начинающегося прямо за кулисами; он выведет куда надо. Я торопливо поблагодарил и быстро пошёл в нужном направлении: прямо за кулисами образовался небольшой завал из старых реквизитов, и когда я нашёл проход через него – с левого края – то быстро миновал его и вышел на оперативный простор.
Коридорчиков оказалось почему-то два, правый был почти неосвещён, и совершенно логично я пошёл налево: так всё здесь выглядело привлекательно и завораживающе, и даже лампы дневного света оказались протёртыми и лишёнными обычных здесь отложений пыли и паутины.
Здесь явно убирались каждый день, и даже стены словно отливали глянцем и какой-то глазурью: можно было подумать, что их специально чистили и надраивали до полного сияния и блеска, чтобы ослепить возможных гостей, не видевших остальных коридоров и закоулков. Наверняка это было именно так, и значит театр ещё не совсем сдался и пытался выбраться на поверхность, где когда-то имел своё законное место под сияющим ослепительным солнцем.
Двери находились только в конце: одна прямо и две по бокам, и я быстро пошёл по коридору. На всех трёх виднелись таблички: издали я не мог разобраться в их смысле, и пришлось идти до самого конца, и уже стоя рядом я определил назначение помещений: справа находилась касса, а слева бухгалтерия, за дверями которой раздавались непонятные звуки; прямо напротив в нескольких метрах находился кабинет директора, однако главной надписи – ради которой я пробирался сюда – видно не было. Вполне возможно, я пошёл не той дорогой, но раз уж меня занесло к руководству театра, стоило попробовать копнуть и тут: наверняка же здесь не были безучастны к жизни и судьбе своего лучшего актёра?
Идти в дверь с надписью «касса» казалось нежелательно: неизвестно, как ко мне отнеслись бы там, учитывая общую атмосферу: меня ещё могли бы заподозрить в том, к чему я не имел никакого отношения, и я аккуратно постучал в дверь напротив. Возможно, меня не услышали: шум не прекратился, и я приоткрыл дверцу; гудение уменьшилось, но особой реакции я не заметил, и тогда я совсем отставил дверь в сторону, чтобы сразу увидеть всё происходящее.
Похоже, я переусердствовал: три женщины, достаточно уже немолодого возраста и комплекции, стояли вокруг стола, уставившись на меня испуганными совиными взглядами. Одной из них пришлось даже обернуться: непонятно как, но она успела наполовину развернуть ко мне заплывшее приземистое тело, так что взглядом вывернутой и скошенной набок головы она вполне могла видеть ситуацию. Две другие казались чуть повыше, почти ничем больше не выделяясь: у одной сидели на носу массивные очки, а другая куталась в ярко-фиолетовую кофту, делавшую её ещё массивнее и шире. Я решил держаться повежливее: похоже, они оказались на самом деле напуганы, и совершенно не стоило напрасно обострять ситуацию. – «Вы – кто?» – Наконец ближайшая ко мне очнулась. – «Простите: я вам помешал?» – «Вы от кого будете?» – «Ни от кого; я так: журналист. А вы кого-то ждёте?» – «Не ваше дело. Шляются тут всякие.» – Похоже, они начали успокаиваться: стоявшая ко мне вполоборота села на стул, не упуская меня из вида, и потом с шумом и скрипом уселись две другие: только теперь я увидел разложенные на столе пироги, бутерброды и фрукты, и отдельно огромные чашки с чем-то коричневым. Похоже, я помешал их трапезе. – «А теперь закройте дверь: с той стороны.» – «Извините, а может: лучше с этой?» – «Вы что: не видите? У нас обед. И вообще: мы вам встреч не назначали. А если вы журналист – то тем более.» – Молчавшие подруги, судя по всему, тоже пришли в себя: они громко заворчали, обращаясь как бы не ко мне, а разом ко всем посторонним назойливым посетителям, отнимающим у честно работающих людей давно заслуженный и без того недостаточный отдых; получившая такую поддержку встрепенулась: я ещё стоял в дверях, не реагируя на причитания, а она уже поднялась – так же быстро – как и в первый раз; ощущая помощь с тыла и наконец осознав полное отсутствие опасности с моей стороны, она подкатилась к дверям: хоть я и пытался всего лишь узнать местонахождение кабинета главного режиссёра, она уже не реагировала: грубо, руками и локтями, и почти всем телом, она выдавила меня за порог и с грохотом хлопнула дверью; щёлкнул замок, и я оказался повержен и почти раздавлен: со мной не хотели иметь дела, как будто я был вредной бациллой, занесённой в здоровый крепкий организм; я мог бы поверить в это, если бы не знал прямо противоположного. Судя по реакциям, здесь царила другая обстановка: они просто не были во мне заинтересованы. Во всяком случае примерно это они дали мне понять, отфутболив меня и даже не выслушав обычной и не такой уж сложной просьбы. Тут уж я не мог ничего сделать: они являлись хозяевами, а я всего лишь просителем, и следовало двигаться дальше: оставалась ещё дверь, гораздо более многообещающая, если, разумеется, её хозяин окажется на месте. В конце концов, общество трёх ведьм не было таким уж большим подарком, и совершенно необязательно я мог бы рассчитывать там на заметную помощь и поддержку.
С директором я решил держаться ещё аккуратнее: он был здесь одним из главных, если не самым главным, и несмотря на всё – что я успел о нём услышать – совершенно необязательно следовало руководствоваться полученными сведениями: в долгой и затяжной войне хороши оказывались любые средства, и клевета выглядела не худшим оружием. Не исключалось, что меня сознательно неверно информировали, стараясь заочно настроить против руководства: перманентные и плавно перетекающие друг в друга скандалы и выяснения отношений являлись здесь, похоже, повседневной нормой, и совершенно не имело смысла как-то учитывать их и использовать в своих целях: я до конца решил держаться объективно и непредвзято, чтобы никто не смог обвинить меня в искажении и без того не слишком приятных фактов.
Теперь я постучал достаточно громко; хоть я и не слышал за дверью голосов, но, судя по всему, там кто-то находился: дверь была прикрыта не полностью. Мне не ответили; я постучал повторно, и уже затем разобрал чей-то голос. Я воспринял его как разрешение войти, и уже аккуратно и не спеша приоткрыл дверь; такая тактика оказывалась здесь выгоднее и безопаснее: я почти не рисковал напугать хозяина и нарваться в результате на грубость.
Прямо за дверью находился пустой стол с креслом, зато дальше направо я разглядел странную парочку: за огромным массивным столом восседал солидный мужчина – надо думать, хозяин кабинета – и рядом на стульчике примостился странный субъект. Он не мог быть актёром: слева на щеке у него выделялся шрам, а старые потёртые штаны с пиджаком тоже совершенно не соответствовали всему, что я до сих пор тут видел. Но тем не менее они о чём-то беседовали, сидя очень близко друг к другу; либо тут имело место дружеское общение, либо – скорее всего – у них проходил деловой разговор: больше я ничем не смог бы объяснить странного сочетания, тем более что после моего появления они как бы отлипли друг от друга: глядя в упор, они изучали теперь неожиданного гостя.
«Извините, вы директор? Я постучал, и, как я расслышал, вы сказали: «войдите.» – «Разве?» – «Мне так послышалось. Но если я помешал, то я пока уйду: я могу зайти попозже.» – «А кто вы такой?» – Он очень внимательно изучал меня; я делал то же самое. – «Я журналист. Разве вас никто не предупреждал?» – «Ах, тот самый? Давненько уже дожидаемся.» – Он развёл руками, приглашая подойти ближе, и одновременно кивнул подозрительному собеседнику, настороженно ждавшему рядом. Пока я медленно подходил, тип проявил удивительную ловкость и быстроту: он поднялся, и по стеночке – бесшумно обогнув по пути и меня, и остальные барьеры и препятствия – скользнул за дверь. Мы остались вдвоём, и по пути к хозяину кабинета я уже целиком сосредоточился на нём: он выглядел на сорок с небольшим, а его массивное тело с уже раздувшимся животом обтягивал явно модный и дорогой костюм. Но, судя по всему, на спортивную форму телосложение оказывало не слишком большое влияние: когда я оказался рядом, он резво поднялся и протянул мохнатую широкую лапу. Он явно был сильнее и выше, и в рукопожатии это проявилось очень даже заметно: он обхватил мою ладонь и долго тряс её, заодно заглядывая маленькими умными глазками мне в глаза, хотя я совершенно не понимал причин такого интереса и внимания. Наконец он разжал клешню и мы сели: он пододвинул пустую чашку, кивнув одновременно на чайник, ещё дымящийся и исходящий паром; я решил не отказываться, тем более что пока ещё никто не оказывал мне здесь такого внимания и почти почёта: он оказался первым человеком, отнёсшимся ко мне не с болезненной подозрительностью, а совсем наоборот. – «Вы пейте, пейте: можно ещё налить.» – «Спасибо.» – «А матерьяльчик мы вам уже давно приготовили: уже недельку он у меня лежит, родимый.» – Я прихлёбывал тёплый остывающий чай, с интересом наблюдая за его домашней суетой: резво вскочив, он открывал огромный многотонный сейф, и только потом некая странность стала наконец доходить до сознания: откуда он мог несколько дней назад знать о моём визите? Я поставил чашку, пытаясь осознать несостыковку: судя по всему, меня принимали за другого человека, для которого у директора театра оказался заготовлен некий объём информации, не исключено, представляющей интерес и для меня также. Я мог открыть ему глаза на будущую ошибку, но стоило ли это делать: резкий переход мог плохо отразиться на исходе моего предприятия, и я решил попробовать: в конце концов я был также журналистом, и в случае обнаружения подмены я мог бы сделать ссылку на редкое совпадение моей задачи и задания ожидавшегося коллеги.
Я снова уже прихлёбывал чай, успокаивая нервы: не я же спровоцировал директора на почти состоявшуюся подмену? Матерьяльчиком оказались три увесистые папки, из-под обложек которых вылезали края газетных листов и листов писчей бумаги, покрытой хорошо различимыми буквами; он листал их, в некоторых местах ухмыляясь, и один раз даже коротко рассмеялся. Он обращался с ними так бережно и аккуратно, что я подумал: наверняка они стоили ему не одной бессонной ночи, проведённой за их подбором и изучением, и безусловно в них должно храниться нечто очень важное для директора.
Я решил соблюдать осторожность: следовало хотя бы понять, о чём вообще идёт речь. – «Я тут, знаете, прогулялся по вашему театру…» – «Он ещё не совсем мой: вы мне льстите.» – Он улыбнулся, показав красивые ряды зубов, и я, кажется, начал понимать, в каком направлении следует ждать продолжения беседы: судя по всему, директор – как и предыдущие собеседники – был озабочен выяснением отношений; матерьяльчик явно касался разгоревшейся междоусобицы, целью которой являлся захват театра, и, судя по активности, директор ни в коем случае не желал уступить конкурентам: видимо, внутри папок находился компромат. – «Но успех, насколько я понимаю, не за горами?» – «Это зависит и от вас тоже: надеюсь, вы меня хорошо понимаете?» – Он подмигнул и растянул и без того широкий рот в хитрой многозначительной улыбке. Я всё ещё не был абсолютно уверен, что поступаю правильно, но он сам лез в ловушку. – «А нельзя ли вкратце тогда: о том, что здесь имеется?» – Я коснулся пальцем верхней из папок, и моя очевидная заинтересованность вызвала новый прилив энтузиазма у хозяина кабинета: он почти подпрыгнул в кресле, устраиваясь удобнее, и обнял широкими лапами сокровище. – «Если бы вы знали, каких трудов мне они стоили. И, разумеется, денег. Разве кто-нибудь будет бесплатно заниматься подобным?!» – Он коротко засмеялся, но я всё-таки заметил цепкий изучающий взгляд: либо он хотел проверить мою реакцию на упоминание о денежных средствах, либо всё ещё не до конца доверял. – «Но чего только не сделаешь ради великой цели. Ради – можно сказать – мечты жизни.» – Он осклабился, и мне показалось, что он настроен слишком уж благодушно. – «Но у вас – насколько я понимаю – имеются конкуренты?» – «Есть. О них и речь. А вы на что? Информационная поддержка и давление общественности – большая сила.» – «Но вы – со своей стороны – используете и другие каналы?..» – «Разумеется. Но это уже моё дело: и вас не касается.» – Он неожиданно стал строже и концентрированнее, как будто что-то заподозрив; я даже подумал, что он наконец проявит бдительность и попросит документы: на всякий случай следовало быть готовым к резкому отступлению и даже бегству; но, видимо, он не был таким недоверчивым, как его местные конкуренты в длительной и упорной борьбе.