Расследователь: Предложение крымского премьера
Шрифт:
Василий Андреевич налил всем, кроме Галины, горилки, сказал незамысловатый тост за гостей и, после того, как выпили-закусили, рассказал:
— На другой день, четвертого ноября, значит, позвонила мне следователь прокуратуры, попросила поприсутствовать при осмотре места. Хотели они, значит, еще раз пройтись с гребешком.
— С гребешком? — переспросил Обнорский. — Из «суточников»?
— Точно так… Дело было в субботу, в выходной. Ну, я прибыл на место. Стали там они, значит, шукать. Как уж там «просеивали», я особо не интересовался. Но вдруг зовут меня: смотри, Василь Андреич. Гляжу, лежит
Обнорский и Повзло быстро переглянулись: в ориентировке на Горделадзе было указано, что Георгий носил кулон белого металла в виде полумесяца.
— То есть, — сказал Обнорский, — как нашли кулон, вы своими глазами не видели?
— Чего не видел, того не видел… врать не буду.
— Больше ничего не нашли?
— Нет, — ответил Беспалый, но Андрей уловил в его голосе неуверенность. Повзло тоже это заметил.
— Ой ли, Василь Андреич? — спросил Обнорский. — Вы уже начали нам помогать, так уж помогайте до конца.
— Нет, — повторил Беспалый, — больше ничего не нашли.
— А перстень? — спросил Коля. — Покойник носил на правой руке перстень с черным камнем.
— Вы у эксперта спросите, — ответил хозяин. — Дело вот в чем, мужики: я ту руку видел…
— Точно — правую?
— Точно. Я ту руку видел… своими глазами. Не было никакого перстня, но…
— «но»? — быстро спросил Андрей.
— А потом, говорят, появился.
— Как — «потом появился»?
— Не знаю, не знаю… Вы у эксперта спросите, у следователя спросите… А я не знаю. Может, я не разглядел. Рука в земле была, и… страшно.
Уехали от гостеприимного хозяина они только спустя часа полтора. Было уже совсем темно, метель улеглась, и небо очистилось. Выкатилась луна, и присыпанные свежим снегом поля казались накрахмаленными простынями.
Идиллическая, хрестоматийная картинка… Тепло салона, пейзаж за окном и некоторое количество выпитого располагали к благодушному созерцанию под музыку Моцарта, несущуюся из магнитолы.
Но не было и намека на благодушие. Были подогретый событиями сегодняшнего дня азарт и страстное желание докопаться до истины.
— Что думаешь по поводу этого безголового трупа, Коля? — спросил Андрей.
Галина приглушила звук магнитолы.
— Кажется, в цвет, — отозвался Повзло. — Похоже, это трупик Горделадзе. А ты что скажешь?
— Не знаю… Жаль — не удалось поговорить с экспертом, — произнес Обнорский.
Эксперту Боротынцеву позвонили, но к телефону подошла жена… Долго выясняла: кто звонит? По какому вопросу? Потом сказала, что Константина нет. Он в командировке и когда будет, неизвестно… Не удалось связаться и со следователем прокуратуры — ее телефон не отвечал.
— С экспертом еще поговорим, — сказал Повзло. — А что тебя смущает, Андрюха? Все вроде в цвет… И кулон, и большой рост покойного. И даже приблизительный «возраст» трупа — около двух месяцев… Что тебя смущает?
Андрей помолчал, закуривая, потом сказал:
— Все! Меня смущает все, начиная как раз с «возраста» трупа и даже самого места захоронения…
— Хорошо. Давай по пунктам. Чем тебя не устраивает место захоронения? — спросил
— Если это тело Горделадзе… Если предположить, что это действительно тело Горделадзе, который исчез в центре Киева два месяца назад… Как оно попало сюда?
— Привезли! Элементарно, Ватсон, — привезли.
— Это понятно, что привезли. Но какой смысл тащить его сюда из Киева за сто тридцать верст, рискуя погореть на случайной проверке ГАИ?
Галина повернулась к Обнорскому:
— А это смотря на какой машине везти, Андрюша… Если перевезти труп на автомобиле милиции или того же СБУ, то, я думаю, никаких проблем и не будет.
— Логично, — согласился Обнорский. В принципе, версия Галины не содержала ничего нового: уголовная практика знала примеры, когда заложников или криминальный груз перевозили под милицейским прикрытием. Не обязательно даже иметь для этого милицейскую машину — достаточно посадить в любую тачку сотрудника в форме и с милицейским удостоверением. Гаишники такой автомобиль почти наверняка не станут проверять из соображений корпоративной солидарности.
— Логично, — сказал Обнорский. — В качестве рабочей версии звучит вполне. И тем не менее вызывает сомнения: и далеко от Киева, и не на сто процентов надежно… Да и место выбрано крайне неудачно. Если бы это был непроходимый лесной массив, где тело никто и никогда не найдет, я бы, пожалуй, согласился. Но Таращанский лес не похож на тайгу… Весь пробит дорогами и тропинками. Здесь очень трудно спрятать тело надежно… Да, видно, и не старались: тело бросили у пересечения трех дорог, по которым ежедневно проходят десятки людей. Достаточно было отнести его в массив метров на сто, и сразу меняется весь расклад. А так, возле дороги, тело было обречено на скорое обнаружение. Удивляюсь, что его не нашли раньше… Тем более, что ребятки, которые его «похоронили», откровенно снебрежничали. Какое это, к черту, «тайное захоронение», если рука трупа торчит на поверхности?
— Может быть, торопились, — сказал Коля.
— Или помешал кто-то, — добавила Галина. — А может, просто не заметили в темноте… Возможно?
— Возможно, все возможно. Даже опытные и хладнокровные люди совершают ошибки, — согласился Обнорский.
— Еще бы, — сказала Галина. — Я вообще не могу себе представить, каким же нужно обладать характером, чтобы возить и закапывать безголовые трупы? Бр-р…
— Позвольте мне, дорогие коллеги, закончить все-таки мысль относительно места и способа захоронения… Итак, место выбрано неудачно. Способ захоронения вообще не выдерживает никакой критики — рука торчит! Куда уж дальше? Но ведь и это еще не все. Трупу отрубили голову. С какой, спрашивается, целью?
— Затруднить опознание.
— Ага, затруднить опознание, — сказал Обнорский. — Логично. Но только на первый взгляд. Потому что, уничтожив «улику», каковой является голова, нам услужливо оставляют перстень, браслет и кулон… Причем эти улики «вводят» в игру довольно топорно, довольно сомнительными способами. Например: перстня на трупе не видели ни Сушки, ни Беспалый.
— Сушок был пьян, — сказала Галя.
— Но Василь-то Андреич — трезв, — возразил Андрей.
— Но напуган, — сказала Галя. — Сам признает, что мог и не заметить перстенька.