Расстановка
Шрифт:
— Закон… — жестко усмехнулся Ваюршин, и в голосе его зазвенел металл: — Закон пишут те мерзавцы и преступники, что 15 лет назад растащили государственную собственность. Они платят газетчикам и церковникам, финансируют политиков и депутатов. Они, именно они пишут нам законы! А кто и как законы защищает — вы сами знаете. Взгляните на Ильнура Маньякина — вот вам страж "диктатуры закона"!
— Но ведь и вы — страж закона.
— Я… Я исключение. Редкое. Вы даже не представляете, насколько редкое.
"Нет сомнения, он хочет вовлечь меня в какое-то дело." — подумала Ольга — "Но куда он хочет увлечь меня? В очередную патриотически-полицейскую
Всплеснув руками, девушка недоуменно вопросила, играя детскую наивность:
— Так по-вашему, обман и грабеж — суть всей системы, а честные люди в ней исключения?! — и продолжила, будто размышляя вслух — Да, все сходится… Потому и квартплата растет, и на квартиру у нас денег нет, и стариков избивают, и льготы им отменяют… Но что же делать? Неужели оправдан самосуд?
Притворство не обмануло майора — он видел, что реакция Миловидовой чуть наиграна, но принял ее игру:
— А что, есть другие пути? — он склонил голову набок — Может быть, демократическое голосование, или разоблачения в честной печати, или референдум? Все это давно растоптано и запрещено… Я не прав?
— Ну, всем известно, что демократии у нас нет. А все же я считаю, что "Белая стрела" — это тупик. Вы говорите, что в Рабсии сами законы бандитские. Разве это исправишь убийством пары-тройки негодяев?
"Вот сейчас она вполне откровенна" — подумал Ваюршин — "Смотрит прямо в глаза, без напряжения… А как увлечена речью, как горячо говорит. Очевидно, на нее повлияла та история с "Белой стрелой"… Да, вот и разгадка ее прежней нерешительности! Уж не думает ли она, что я пытаюсь вовлечь ее в такую авантюру? А все же признает, что законы у нас бандитские. Нет, пора раскрыть карты."
Резко вскинув голову, Ваюршин провел рукой по коротким волосам, жестко спросил:
— А если удары по мерзавцам станут детонатором, и подымут весь народ против режима?
Долгое молчание воцарилось после этих слов. Вытаращив глаза, Ольга чуть кивнула. Вихрь эмоций и мыслей поднялся в ее душе после этих слов: "Да! Вот оно! Вот единственный шанс! Он, без сомнения, вербует меня именно в Союз Повстанцев. Если он не провокатор. Ну, мы еще поглядим… А как же Данила? Что он скажет? Неужто мы расстанемся? Да, да! Я соглашусь на предложение Ваюршина. Невозможно терпеть свинство, творимое у нас в стране, а второго шанса включиться в борьбу у меня не будет. Значит, Данила навечно для меня потерян… Что ж, я готова на эту жертву. Как грустно и светло на душе…" Она побледнела и твердо произнесла:
— Если весь народ — это уже не самосуд. Это — революция! — и вдруг, остро испугавшись доноса, добавила поспешно, шутливым тоном: — А вы же знаете, что лимит на революции исчерпан.
— Ой, как интересно. — Владимир иронически хмыкнул — Кто ж лимит установил, и когда? Не бог ли?
Собеседники вновь умолкли. Ольга вглядывалась в непроницаемое лицо майора. Наконец, она прошептала:
— Честно говоря, если бы я могла помочь борцам за справедливость — то…
— Ну?
— Чем-то я помогла бы… Но убивать? На это я конечно не…
— Ну, такая красавица в роли убийцы — это кощунство! — смех Ваюршина, громкий и заразительный, был призван успокоить собеседницу.
Как ни прискорбно, холостяк Владимир не разбирался в женской психологии. Он не мог постичь всей сложной паутины мотивов, страхов и опасений Миловидовой. Ее серьезность и внезапная шутка о "лимите на революции", шепот "я готова помогать" и убежденное "нельзя преступать закон", внезапное смущение и неожиданное спокойствие, неподдельная страсть к истине — и легкомысленный щебет о сплетнях соседки…. Все это было слишком сложно для прямолинейного майора. А уж увязывать колебания собеседницы с ее брачными расчетами ему бы и в голову не пришло. Он знал о будущей свадьбе со слов ее жениха Швецова — но ведь личные планы не влияли на политические решения мужчин, а Ваюршин рассуждал по аналогии. "И откуда в ней эта взбалмошность" — с неудовольствием подумал он. — "Ладно, я уж и так открыл слишком многое. Пора с этим кончать. Никакой агитации. Как ни жаль, придется использовать ее втемную, не привлекая в ряды подполья. Пусть за деньги таскает нам паспорта, агитировать ее я не берусь." Вслух же продолжил, с наигранной веселостью: — Убийство! До какой нелепости можно докатиться в шутейном разговоре! Сменим тему, а? Оленька, у меня ведь к тебе личное ходатайство. Челобитная, так сказать…
— О! Ради вас я решилась бы на многое… — улыбнулась Ольга. Умница почуяла, что просьба майора продолжит прежнюю тему, хоть и с другого конца.
— Оля, ты ведь работаешь в паспортном отделе?
— Да.
— Когда попадаются бракованные бланки — что вы там с ними делаете?
— Ну… Утилизируем.
— А можно ли вынести парочку бланков? — понизил голос Ваюршин, наклонившись к уху Миловидовой — Мои протеже, отсидев год или два за пустяки, хотят иметь "чистый" паспорт. Ну, однажды оступились, а клеймо-то в паспорте на всю жизнь! А они хотят ее начать с чистого листа. Беда в том, что этого листа у них нет. Они уж мне говорят: "мы отблагодарим, только достаньте"… Этой мзды и на покупку квартиры хватит, если не упустить шансов. Как ты на это дело смотришь?
— Вы хотите казаться хуже, чем есть. Не продолжайте. Не надо меня обманывать! — вспыхнула Ольга, подумав: "Провокация? Или он искренен? А вот сейчас проверю!" —. Я знаю, для кого нужны эти паспортные бланки. Поняла прекрасно, в свете предыдущего… Без сомнения, для подпольщиков! Так что я могу немедленно заявить на вас в РСБ.
"Вот это номер!" — Ваюршин похолодел, затаив дыхание. — "Неужели ее мне подставили? Это крах! Я в ней ошибся. Решать надо с девкой, здесь и сейчас… Обеими руками за глотку, а потом через турникет — и на вокзал… Или есть шанс договориться?" Владимир собрал волю кулак, минутный страх уступил место логике. Губы его сжались в тонкую нить, лицо побелело, внутренне он чудовищно напрягся, но внешне сохранял бесстрастие. Речь его стала угловатой и резкой, он перешел на "вы":
— Вы несете бред и вздор. Такие обвинения следует доказывать. Но даже представим себе на секунду… Вот именно, на одну секунду — что я действительно помогаю подполью. В таком случае, предав меня, вы повредите в первую очередь себе. Помните, какие милые посиделки вы устраивали в моем кабинете? А вам не приходит в голову, что ваши беспечные кофейные разговорчики — это, в совокупности, разведывательный доклад? Двухлетний подробный доклад! И если мои отчеты об этих беседах обнаружат при обыске — то РСБ вас по головке не погладит. Начнут расследование. Будут выяснять — шпионили вы по сговору или по легкомыслию. И в любом случае, с этой работой вам придется распрощаться. Да и с Данилой Швецовым тоже.