Расстановка
Шрифт:
— Да… — откликнулся врач — Я тоже думал в ту пору, что рынок и демократия взаимосвязаны… Что греха таить…
— Ну вот. — подхватил Рэд — А мы уже тогда знали: стоит внедрить капитализм, и деньги сосредоточатся в руках немногих. Эти богачи, монополисты — для своей защиты создадут диктатуру.
— Так и случилось. — сокрушенно кивнул собеседник.
— У нас был сильный парламент. Где он сейчас? — Рэд нахмурился и отчеканил: — Он расстрелян. Вместо него создали карманную, бессильную говорильню. Ее назвали, будто в насмешку, Государственной Дуркой. Верховник себе присвоил диктаторские полномочия, и каждый год продлял срок правления…
Чершевский
— Сначала с четырех до шести лет, потом до десяти, а сейчас планирует продлить до пятидесяти…
— Вот видите? Выходит, он превращается в монарха или в пожизненного фюрера, как Хитлер. Была кое-какая "независимая" пресса — от богачей зависимая, но независимая от государства. Где она сейчас?
— Ее подчинили цензуре, специальному министерству. — потупился доктор
— Были когда-то партии, мелкие и крупные, самые разные. Где они сейчас? — не унимался подпольщик — Многие запрещены: у одних программа оказалась слишком радикальной, вопреки новым законам. У других численность не подходит. Медвежутин определил ее в полмиллиона. Где легальная партия наберет столько людей, если лозунги у нее беззубые? А будут зубастые — ее запретят. Ну вот, и осталось только три партии — главная, "Единая Рабсия", где сплотились медвежутинцы, и две мелких декоративных — Трехцветная и Розовая, под руководством рядовых РСБшников. А как пишут результаты выборов? Их пишут в офисе РСБ, по заданию Медвежутина. Когда-то были правозащитные организации, они следили за ходом выборов — их запретили, объявили шпионскими. Кто же помешает медвежучьим нелюдям подделывать результаты в свою пользу?
— Хм… Действительно, никто… — развел руками доктор Чершевский.
— Ну вот. Мало ли что написано в конституции? Механизма нет, чтобы выборы отражали голоса избирателей. Важно, как подсчитают. А мухлевать негодяям никто не мешает, при нынешней системе. Ну, как еще можно бороться?
— Профсоюзы создать… Забастовки проводить… — начал было Чершевский, но осекся, поняв что сморозил глупость.
— Новый трудовой кодекс запретил все профсоюзы, кроме "Трудового фронта". А он подчинен РСБ.
— Ну, не знаю… — Чершевский откашлялся — Можно митинги устраивать…
— Митинги разрешают в крайних случаях. — подпольщик растянул тонкие губы в иронической улыбке — вдалеке от дорог, от центра города. В лесу кричать несогласии? А толку? На митинги никто не обращает внимания, кроме сотрудников полиции и РСБ. Они фотографируют участников, а потом преследуют их… Это полезно лишь властям.
Чершевский поймал себя на том, что грызет колпачок ручки. Ситуация была, похоже, безвыходной — народ от управления отрезан полностью. Может, все-таки нет?
— А если все население проголосует за Розовую партию, например?
— Что ж, допустим невероятное: результаты не подделают — ироническая улыбка Рэда стала еще шире — Представим, что Розовая партия займет всю Дурку. Что дальше? Она ничего не сможет сделать: Гос. Дурка не имеет права снять верховника, диктовать ему что-либо. Это орган совещательный, карманный, это марионетка. А верховник всесилен! Он может вводить новые порядки через Дурку, законами — а может и напрямую издать любой указ. Вся власть у него. Государственная Дурка это бутафория, для заграницы. Она создает впечатление, будто в Рабсии есть парламент. Как рейхстаг при Хитлере.
— Хм… — Алеша кинул ручку обратно на стол, и глубоко задумался. — Действительно… Получается, нельзя менять положение ни митингами, ни критикой в газетах, ни выборами, ни участием в партиях, ни законами Дурки, ни профсоюзными стачками… А что же тогда можно?
— Ну вот, видите. — усмехнулся Рэд, наклоняясь к собеседнику — Отсеките невозможные варианты. Медвежутин ведь это и сделал своими указами: перекрыл нам все пути, кроме одного. Отсеките невозможное — и получите единственно возможное. То есть казнь депутата Остолопова.
— Хм… Да… — растерянно произнес Алеша. Он сел в кресло, и нервно забарабанил пальцами по столу. Спор оказался нелегким. — Похоже, кроме тайного заговора и политических убийств, Медвежутин не оставил вам способов.
— Именно так, уважаемый — заявил подпольщик, — Потому власть и клеймит "междугородный ужасизм". Это ведь единственный метод борьбы, который она предотвратить не может. Все остальное не ведет к переменам, все остальное — бутафория.
— Позвольте… — воздел руки Чершевский — Не желаю с этим соглашаться… Ну, нет у нас нормальных партий. Но они ведь могут появиться! Из каких-то клубов, кружков…
— В эти кружки пойдут лишь в одном случае — парировал Рэд — если они будут говорить правду о положении в стране: о тирании, об эксплуатации рабочих, о рабославном мракобесии. Но ведь невозможно говорить о безобразиях, которые творят рабсийские монополисты, чиновники, РСБ, церковь — без того, чтобы назвать виновниников народных бед.
Алексей кивнул.
— А назвать виновников по имени — продолжил заговорщик — значит, по мнению властей, проявить крайнизм. Вот и судите сами: если в кружке молодой парень выступит, его ждет допустим пять лет тюрьмы. А если он убьет кого-то из негодяев — десять или пятнадцать. Для него эти сроки одинаково смертельны, учитывая ситуацию в рабсийских тюрьмах: туберкулез, и прочее. Что же он выберет? То, что нанесет врагам наибольший ущерб! Закон о крайнизме ставит обычных недовольных в одно положение с партизанами. Но если за критику и партизанство одинаково грозит смерть в тюрьме — то лучше уж быть партизаном! Ведь так, по логике?
— Сложно принять эту логику, хотя факты на вашей стороне… — неуверенно пробормотал Чершевский. Вдруг его осенило: — А может быть, раз уж наша страна катится к средневековью, вознкнет какая-то бунтарская секта, еретическое движение? В средние века еретики часто возглавляли бунты крестьян…
— У нас же нет свободы совести! — нахмурился Рэд — Рабославная церковь добилась запрещения всех иных церквей на территории Рабсии, их объявили "деструктивными сектами". Тут ситуация такая же, как и с клубами, кружками.
— Ваша логика неопровержима… — хозяин квартиры вновь закусил авторучку, не находя аргументов — Но все же… Неужели не осталось иного выхода, кроме партизанской борьбы, тайного заговора, политических убийств? Я, как гуманист, не могу согласиться с этим… До последнего — не могу… Может быть, в области искусства можно создать очаг оппозиции? Бунтарские книги, фильмы, музыка, одежда с протестными лозунгами, неформальные движения?
— Ваш родич может многое рассказать вам — о том, как недовольных писателей лишают возможности публиковаться… В компьютерной сети Рабсии, как вы знаете, ввели предварительную цензуру. В области музыки и фильмов — та же картина. И даже стиль одежды медвежучьи нелюди предписывают подданным. В курсе о новом законе против неформалов? Ну, то-то.