Рассвет костяной волшебницы

Парди Кэтрин

Они не помогут мне исцелиться, как череп огненной саламандры Сабины, но сделают меня сильнее, быстрее и ловчее. А мне пригодятся все преимущества, чтобы добраться до сухопутного моста этим вечером. Ведь я стала matrone своей famille. Я единственная, кто знает мелодию, открывающую Врата Загробного мира. Никто не сможет переправить души умерших без меня.

Защелка наконец поддается. И в тот же момент дверь в библиотеку распахивается. Я вздрагиваю, и сундучок валится у меня из рук, рассыпая

содержимое по столу.

Плечи невольно опускаются. Моих костей благодати нет.

– Что ты здесь делаешь? – ошеломленно спрашивает Казимир.

Я поднимаю глаза, и сердце начинает бешено колотиться – примитивная реакция, возникающая всякий раз при взгляде на моего красивого amoure, но сейчас она вызвана не моим подсознательным влечением к нему. Что-то не так. Он тяжело дышит, а по виску скатывается капля пота. Да и кинжал сжат в руке, словно наготове. Я приоткрываю губы.

– Я только…

Но он врывается в комнату и заглядывает за двери, а потом и под стол.

– Что происходит? – хмурясь, интересуюсь я.

– Ты видела кого-нибудь? – требовательно спрашивает Казимир.

– Кого?..

Он открывает рот, чтобы ответить, но тут в библиотеку врываются три гвардейца с обнаженными мечами. При виде меня они замирают и растерянно смотрят на Казимира. Он успокаивается и качает головой.

– Здесь никого нет. Обыщите королевские покои, начиная с комнаты Аилессы. И сообщите мне, как только удостоверитесь, что там безопасно.

– А кто мне может угрожать? – спрашиваю я.

Казимир опускает взгляд на кинжал, и медленно проводит большим пальцем по лезвию.

– В Довре… – дождавшись, пока гвардейцы уйдут, начинает он, – все больше недовольных. Они считают, что мой отец виноват в недавно вспыхнувшей чуме. И некоторые из них пробрались в замок.

Я знаю о недовольных. Слуги говорят, что люди злятся, потому что ворота Бо Пале не открывались больше двух недель, и они не могут обратиться к королю Дюранду со своими проблемами.

– Почему они винят в болезни твоего отца?

– Короли всегда виноваты, если в стране происходит что-то ужасное. Таково бремя монарха. Если властью наделяют действительно боги, то занявший престол человек должен обладать достаточной властью, чтобы предотвратить большую трагедию. А раз так, то, значит, король и королева впали в немилость. И больше не могут править… По крайней мере, так говорят жители других королевств, которым удалось свергнуть своих монархов. В Северной Галле это, кажется, стало чем-то вроде развлечения.

С Казимиром что-то не так. Он говорит быстрее, чем обычно, и с показной беспечностью, совсем ему не свойственной, да и недовольные кажутся серьезной проблемой.

Он прячет кинжал в ножны.

– Тебе не о чем беспокоиться. Я контролирую ситуацию.

Он одаривает меня легкой, ободряющей улыбкой и протягивает мне костыль. Я забираю его, стараясь, чтобы наши пальцы не соприкасались.

Я не виню принца в том, что он привез меня сюда пятнадцать дней назад. Он решил, что Сабина опасна…

что неудивительно, ведь она угрожала убить его. К тому же я согласилась остаться здесь по собственной воле. Но Казимир лжет о моих костях благодати. По его словам, он потерял их по дороге в Бо Пале. Но я ему не верю. Ведь стоит мне упомянуть о них, как он тут же отводит взгляд.

– Мне бы хотелось, чтобы ты больше отдыхала и дала возможность ноге зажить, – говорит он. – Если тебе потребовалась другая книга из библиотеки, ты могла бы попросить, и ее бы сразу принесли.

– Мне надоело сидеть в комнате.

– Знаю.

Казимир кладет ладонь на мою руку, и я тут же напрягаюсь. Мне не хочется, чтобы его близость будоражила мою кровь. И плевать, что он мой amoure, созданный специально для меня, а я для него.

– Я изо всех сил стараюсь угодить тебе, Аилесса, – говорит он. – И сегодня вечером ты посмотришь на замок. Обещаю. – Ямочка на его щеке становится глубже от появившейся улыбки, и мне хочется проклинать Тируса и Элару за то, что сделали его таким очаровательным. – Это первый фестиваль Ла Льезон. И слуги уже украшают зал и… – Его взгляд опускается на опрокинутый сундук и его содержимое: нитку жемчуга, сложенное письмо, прядь светлых волос, перевязанную лавандовой лентой, и миниатюрный портрет женщины, поразительно похожей на принца.

Казимир хмурит брови, отчего они сходятся над переносицей.

– Зачем тебе понадобились вещи моей матери?

Жар опаляет мои щеки.

– Мне… мне стало скучно и… – Я качаю головой. – Прости, я не знала, что лежит в сундуке.

Королева Элиана умерла во время великой чумы, когда Казимир был маленьким. Он был ее единственным ребенком и остался таким для короля Дюранда, поскольку тот больше не женился.

Казимир успокаивается и начинает медленно складывать упавшие вещи в сундучок. Желая ему помочь, я поднимаю нитку жемчуга.

– Я сам, – говорит он и тянется за ожерельем.

Но так и не решается прикоснуться к нему. А его пальцы замирают над моими. Наконец он выдыхает и накрывает жемчуг своей рукой.

– Ты должна надеть его сегодня вечером. – Он поднимает голову, и взгляд его серо-голубых глаз пронзает меня.

– Нет, я не приму его, – выпаливаю я. Чувствуя себя воровкой уже за то, что прикоснулась к жемчугу. – Оно слишком дорогое.

– Я и не говорил, что отдаю тебе его. Просто… одалживаю на время. – Он ухмыляется. – Видимо, я не так щедр, как ты думаешь.

Я рассмеялась. Просто не смогла удержаться. За последние дни я превратилась в комок натянутых нервов и даже не думала, что где-то в глубине такого серьезного Каза скрывается чувство юмора.

Он тоже рассмеялся, смущенно потирая затылок.

– Ты знаешь, что я впервые услышал, как ты смеешься? Твой смех звучит… – Он замолчал, подыскивая слово. – Здоровым.

– Здоровым? – фыркаю я. – Ты хочешь сказать, что я выгляжу больной, когда в плохом настроении?

– Сложно сказать. Ты всегда в плохом настроении.