Рассвет над Киевом
Шрифт:
— Я с ним послал одного молодого, первый вылет. Начальник связи, капитан Боцманов, сказал:
— Попробуйте связаться с Худяковым по радио. Может, удастся…
Василяка взял трубку, но Худяков не отзывался.
— Далеко очень, не слышит, — вздохнул капитан. Василяка с раздражением бросил трубку:
— Почему на старте нет более мощной радиостанции?
— Не дают, да и по штату не положено.
«Есть один!» — азартно сообщило радио. Динамик вновь разразился залпами торопливых команд, тревожных предупреждений и просьб о помощи. Одна фраза прозвучала просто набатом: «Гляди-гляди!
В воздухе, по-видимому, было жарко. Мы напряженно молчали, вслушиваясь в неразборчивый гомон взволнованных голосов. Василяка, бледный, с одеревеневшим лицом, стоял согнувшись, прижав ухо к динамику. Это были скверные минуты для командира полка: он боялся, что штурмовики остались без прикрытия и сделались легкой добычей для вражеских истребителей.
Радио замолкло, и Василяка выпрямился.
— Кончается, кажется. — И крикнул полковому врачу: — Санитарную машину приготовить!
Радио молчало. Мы встревоженно переглядывались. Василяка снял фуражку, бросил ее на стол и грузно опустился на скамейку. Но скоро снова вскочил и уставился в пустое небо на западе.
— Должны бы уже появиться… — Заложив руки за спину, Василяка пробежался вокруг стола.
— Почему Худяков ввязался в драку с «лапотниками»? Вот, «илы» должны бы уже возвратиться, а их нет. Вот, если посбивали их!..
И в этот момент на горизонте низко-низко показались штурмовики. Над ними точками маячили истребители.
— Идут, — заорали мы хором и принялись торопливо считать: — Один, второй, третий…
Лазарев и я ждали Худякова в капонире. Но Николай Васильевич, выключив мотор, неподвижно сидел в кабине. Что с ним? Уж не ранен ли?
Подошли к кабине. Николай откинул назад голову, глаза закрыты, счастливое лицо раскраснелось — после тяжелого боя он наслаждался покоем. В такие секунды летчику не хочется ни говорить, ни слушать. И механик самолета, понимая это, не спешил вскочить на крыло и спросить о работе машины.
С видом хорошо потрудившегося человека Николай Васильевич вылез из самолета. Из нижней губы, прокушенной или треснувшей в бою, сочилась кровь. Не торопясь, Худяков снял с мокрой головы шлемофон и, вытирая платком лицо и шею, хрипло проговорил:
— Мир-ровая драка была! Крепко пришлось подрожать. Думал, пропаду. Но главное не в этом… — Он облегченно вздохнул и замолчал, поправляя изрядно поношенный ржавого цвета реглан.
— Ну говори! — поторопил я.
— Дай сначала папиросу.
Худяков хорошо знал, что я не курю, но сейчас не помнил об этом. Он весь еще был во власти пережитого. Подошел Михаил Сачков и доложил Худякову:
— Задание выполнил: сбил два Ю-восемьдесят седьмых… Из первых двух девяток мы с Выборновым завалили четырех «лапотников», а остальные побросали бомбы где попало — и наутек.
За Сачковым подошли другие летчики: Архип Мелашенко, Саня Выборнов, Николай Пахомов, Иван Хохлов. Их лица тоже светились радостью. Собралась вся группа, принимавшая бой с пятьюдесятью четырьмя немецкими самолетами.
Особенно возбужден был
— Сколько, по-твоему, было всего немецких истребителей? — спросил его Сачков.
— Только с «юнкерсами» штук восемь, да на «илов» напало не меньше.
— Десять, — уточнил Худяков.
— А вы видели еще пару, которая подбиралась к штурмовикам снизу? — спросил Сачков.
— Как же! Я ее и отогнал, — пробасил командир эскадрильи. — Иначе «горбатым» досталось бы.
— Но сзади на нас другая пара навалилась! — заметил Мелашенко. — Я думал, она вас снимет!
— Почему так далеко оторвался от меня? — строго спросил Худяков.
— Меня зажала четверка «фоккеров». Но я все же вывернулся и к вам.
— Это мы с Хохловым вас выручили, — сказал Пахомов.
Молчал лишь новичок Иван Хохлов, На его открытом широком лице — то удивление, то откровенная восторженность. Он жадно ловил каждое слово товарищей. Командир эскадрильи повернулся к нему:
— Ну а ты что скажешь о драке?
— Я?.. — растерялся Иван.
— Да, ты. Что ты видел?
— Бой видел… Все видел, — заторопился летчик. — Ох и много же было всяких немецких самолетов! Просто страшно!
— Ну а сам стрелял?
— А как же! Ни одного патрона не осталось. — И уже тихо добавил: — Только все мимо…
Из торопливых, отрывистых реплик постепенно выяснялась перед нами картина боя. Вражеские истребители и бомбардировщики появились одновременно. Худяков принял дерзкое решение: атаковать «юнкерсы». Это вовсе не означало, что истребители бросили своих подопечных на произвол судьбы. Наоборот, громя стаю вражеских бомбардировщиков, смельчаки отвлекли на себя все истребители неприятеля и тем самым обеспечили безопасность штурмовиков, помогли им успешно выполнить задание.
— Никакая стадность немцев не спасла, — подвел итог Худяков. — Мы растеклись попарно и били их так, как нам было удобно. — И уже шутя бросил: — Если немцы не изменят тактику, то скоро, пожалуй, и драться не с кем будет.
— Как это не с кем? — удивился Хохлов.
Все засмеялись. Крупный, рослый и чуть угловатый Иван совсем смутился.
— Ничего, — успокоили его, — не тужи. Мы только вступили на Украину. А нам нужно дотопать до Берлина. Войны впереди еще много. Так что и на твою долю фашистских самолетов хватит.
— Ну как худяковцы слетали? — встретил нас вопросом Тимонов, когда мы с Лазаревым вернулись в свою эскадрилью.
Я рассказал.
Лейтенант Игорь Кустов, дремавший под крылом самолета, вскочил. Черная прядь волос выбилась из-под шлемофона. Высокий, тонкий, как стрела, Игорь в этот момент стал будто еще выше.
— Вот молодцы ребята! Вчера завалили трех и сегодня восемь.
Кустов начал воевать вместе с нашим 728-м истребительным полком с января 1942 года. В воздушных боях сбил пятнадцать вражеских самолетов, за что ему присвоили звание Героя Советского Союза. Был два раза тяжело ранен. После госпиталя возвратился в полк. Недавно узнал о гибели своего отца в партизанском отряде на Орловщине. Все это не прошло бесследно: Кустов выглядел значительно старше своих двадцати двух лет.