Рассвет над океаном
Шрифт:
Глазам своим не верю! Я уже не раз видела такой номер! «Экспериментальный образец 2183370» — это же Джарод! Стало быть, Маргарет Барклай — его мать, а тот, кто обозначен символом Марса — его биологический отец. Донор!
Около часа трачу на то, чтобы пробить относящееся к донору цифро-буквенное сочетание по базам данных, к которым у меня есть доступ. При этом продолжаю перекладывать с места на место бумаги, чтобы никто не насторожился. Все попытки поиска остаются безуспешными. Либо мой доступ совсем не полный, либо в наших базах такого номера нет, либо это не номер, а шифр. В любом случае, разбираться не мне. Тщательно переписываю значки в блокнот, пристраиваю листочек в папку с наклейкой «Разное» и иду к Брутсу.
— Ты видел что-нибудь похожее в базах Центра?
— Чего только я там не видел, мисс Паркер, — вздыхает Брутс, косясь на мой блокнот. — Возможно, это код, — и добавляет, подумав: — Очень необычный.
— Расшифруешь?
— Попробую. Запущу на ночь программу-дешифратор.
На ночь? Досадно! Я уже представляла, как явлюсь к Джароду с сюрпризом.
— Мне нужно сегодня, Брутс!
— Сегодня не получится, мисс Паркер, — отвечает он таким тоном, что становится понятно — настаивать бесполезно. — Если это код, ответ будет завтра утром.
Верный Брутс, сколько моих поручений он выполнил! Представляю, как бы он удивился, если бы я сейчас погладила его по голове и поцеловала в лоб. По нему я тоже буду скучать. И ему я тоже тепло и искренне говорю:
— Спасибо! — надеясь, что он поймёт, насколько я, в действительности, признательна ему за всё.
Да когда же он, наконец, закончится, этот день?! К вечеру я умираю от усталости. Скорее бы спрятаться в свою спальню и отпустить на волю лицо и мысли! И спать, конечно, спать. Всё время посматриваю на часы над дверью в кабинете. Как только они показывают шесть, почти бегу к машине.
Дома в гостиной, специально для камеры, снова разыгрываю сценку «ужин алкоголика». Глотаю виски — чёрт, оно всегда было таким гадким?! — и тороплюсь с подносом наверх. Есть не хочется, пить — тем более, хочется немедленно очутиться в постели. Ставлю будильник на половину первого и засыпаю, едва коснувшись головой подушки.
Просыпаюсь за пять минут до сигнала. Некоторое время лежу в темноте, слушая, как за окнами шумит ветер. Я отдохнула, как же мне хорошо! Джарод. Спит ли он сейчас? Или стоит на корме, как вчера, и ждёт, когда ночную тишину нарушит звук моих шагов? Благодарность, влечение, нежность. Я не выдержу три дня без него!
Собираюсь так же долго, как вчера, но теперь сама с собой честна — я собираюсь на свидание. Любимое бельё. Удачно сидящее на мне платье приглушённого красного цвета. Серьги с перламутром. Светлые туфли. Жемчужно-серое короткое пальто.
Выхожу на улицу.
Не помню, когда прежде я чувствовала такую радость накануне встречи с мужчиной. Оглушительно поют птицы. Сегодня первый день, как они запели, или раньше я не обращала внимания? Душистый тёплый ветер в лицо — хочется упасть в него, раскинув руки!
Джарод видит меня издали, идёт навстречу и останавливается, не дойдя одного шага.
— Здравствуй, Мия. Ты всё-таки пришла, — произносит он без улыбки.
Я понимаю… нет, не понимаю, а чувствую кожей, как он сейчас уязвим и как от меня зависим! Делаю этот шаг сама, касаюсь губами его губ и говорю:
— Я очень хотела тебя увидеть.
Он обнимает меня и вдруг подхватывает на руки.
— Куда мы сегодня поплывём?
— Никуда, Джарод! У нас нет на это времени.
Некогда даже спуститься в каюту! Мы остаёмся в салоне. Падает на пол пальто. Джарод, почему-то уже без рубашки, поспешно запирает дверь и затягивает окна шторами. Это последнее, что я вижу ясно, прежде чем закрыть глаза и отдаться ощущениям, неправдоподобным в своей полноте и яркости.
Никто из нас не заметил, как наступило утро.
— Пожалуйста, Мия, пожалуйста, не рискуй так больше! Не приезжай завтра! — провожая меня, просит Джарод между поцелуями. — И в Центре тебе лучше бы не появляться. Скажись больной, посиди дома последние два дня. Прошу тебя, будь благоразумной!
— Джарод, я само благоразумие! Всё будет в порядке!
Всё будет в порядке — я совершенно в этом уверена.
В Центре, трепеща от нетерпения, первым делом иду к Брутсу. Он сидит напротив своего компьютера, откинувшись в кресле и прикрыв глаза. Непонятно, уходил ли он домой ночевать. Ставлю перед ним кофе и спрашиваю как можно равнодушней:
— Ну как? Ночь прошла не зря?
Он вздрагивает, открывает глаза и тут же начинает суетиться.
— Доброе утро, мисс Паркер! У меня получилось, вот, смотрите, — протягивает мне сложенный вдвое листок и неуютно передёргивает плечами. — Хотя можно было даже не мучиться с расшифровкой. Всё, как всегда: как только заходит речь о тайнах, этот человек — тут как тут!
— Какой человек, Брутс?..
Сердце сжимается дурным предчувствием. Я разворачиваю листок.
«Уильям Рейнс», — написано в нём.
Часть II. СОРОК ТРЕТЬЯ Штат Делавэр, 2002 год
18. Мисс Паркер. 10 апреля, среда, утро
Рейнс.
В висках стучит имя.
Уильям Рейнс.
Я возвращаюсь в свой кабинет, проговаривая мысленно версию, объясняющую, зачем я заставила Брутса возиться с шифром. Но никто ни о чём не спрашивает. Они уверены, что не оставили в папиных коробках ничего запретного, и не интересуются моими находками. Лучше бы интересовались! Мне пришлось бы лгать и изворачиваться, и это отвлекло бы меня от боли.
Что у меня болит — душа или тело? Боль возникает в солнечном сплетении и жгучими волнами разливается вверх и вниз. Больно двигаться и дышать. Опустившись в кресло, я стараюсь больше не делать ни того, ни другого.
Уильям. Рейнс.
Я как-то сразу поняла, что это правда! Найденный мной листок — не фальшивка. Копия настоящей справки, написанной для кого-то в Центре, потерянная среди других копий. Если бы я ничего не искала, я бы выбросила этот пакет, не глядя! Пятьдесят восьмой год. Именно такой вид имеют старые бумаги, о хранении которых никто не заботился: ветхие, потемневшие, с едва различимым текстом.