Рассвет
Шрифт:
— Нет, я не собираюсь посылать телеграмму в Египет или где они там сейчас находятся и до смерти пугать их. Не буду портить первое в их жизни путешествие.
— Значит, вы сами обо всем договоритесь. Отпевание, наверное, состоится в церкви Фостера?
— Да, Бэд туда регулярно ходил. — Как такое вообще могло быть? Бессмыслица какая-то — состоять в клане и посещать церковь, проповедующую прямо противоположные идеи.
— Я с удовольствием позвоню ему от вашего имени. Сам я посещаю церковь в
— Спасибо. Мне бы очень этого хотелось.
Том и Тимми тоже нуждались в разговоре с сильным доброжелательным человеком. Тимми, сидящий с широко открытым ртом — ртом Бэда — был похож на беспомощного птенца.
Спору нет, Фордайс был любезен и вежлив, но в его равнодушных коротких фразах невозможно было почерпнуть утешение. «Наверняка он предпочел бы избавиться от таких клиентов, как мы», — подумала Лаура. Второй раз всего за несколько недель Райсы взвалили на него работу, которая была ему не по душе.
В этот момент Тимми вскочил, вскрикнув так пронзительно, что остальные подпрыгнули.
— Что случилось с Графом, Том, Граф тоже умер?
— Граф? — недоуменно повторил Фордайс.
— Его собака, — Лаура вопросительно посмотрела на Тома, который беспомощно развел руками.
— Он стоял рядом с папой.
— Значит, они и его убили? — взвизгнул Тимми.
— Да, — Том крепче прижал Тимми к себе. — Я привез его домой. Я подумал, мы сможем похоронить его на заднем дворе.
Тимми вырвался из рук брата.
— Где он? Я хочу увидеть его, — потребовал он.
Из кухни прибежала Бетти Ли.
— Нет, золотко, — вмешалась она, — тебе не надо на него смотреть. Я видела его и, думаю, будет лучше, если ты запомнишь его таким, каким он был.
Но Тимми уже бросился мимо нее к выходу. Лаура услышала, как хлопнула задняя дверь, услышала протесты Тома и Бетти Ли и, наконец, плач Тимми, увидевшего тело Графа, которое Том оставил рядом с фургоном.
— Он еще такой слабый, — испуганно пробормотала она. — Только что из больницы. Это для него слишком сильное потрясение.
— Забот у вас выше головы.
Фордайс тут же пожалел о своем банальном замечании. Но он не умел утешать и не знал, как себя вести, когда речь шла о «человеческих проблемах». Он был адвокат, обученный распутывать сложные узлы, и только. Он постарается помочь в преодолении кризиса, который наверняка возникнет на фирме «Райс и сын», оставшейся теперь и без главы, и без старшего менеджера.
Он был рад, что ему, по крайней мере, до сих пор удавалось скрывать от репортеров историю с Кроуфильдами. Лауре только не хватало, чтобы газеты растрезвонили о ней на весь свет. Бедная женщина. Он вздохнул с облегчением, когда в дверь позвонили и вошел Фостер.
В полночь Лаура и Том все еще сидели в библиотеке со священником. Врач, с которым Фостер переговорил по телефону, посоветовал дать Тимми горячего молока и сразу же уложить его в постель. Бетти Ли удалось увести его, несмотря на его возражения, и теперь он спал.
— Я помню тебя, каким ты был в первом классе воскресной школы, — сказал Фостер Тому. Он и сам уже так устал, что говорил тихим слабым голосом. — А почему, ты думаешь, я запомнил именно тебя из всех прочих детей и помнил все эти годы? Ну, во-первых, потому, что ты был очень способным мальчуганом, а во-вторых, потому, что я очень хорошо знал твоих родителей. Они всегда живо интересовались делами общины, принимали во всем активное участие.
— Вот этого-то я и не понимаю, — воскликнула Лаура. — Как Бэд мог… и подумать только, его отец был священником.
— Религия, на которой воспитывался Бэд, совсем не та, что исповедуем мы с вами, — спокойно ответил Фостер. — В том захолустье, где он рос, религия была с адским душком.
— Но вести двойную жизнь все эти годы, — и Лаура стиснула руки, словно умоляя Фостера объяснить ей, как такое возможно.
— К сожалению, Лаура, Бэд не исключение.
Том, ерзавший в кресле, пытаясь сдержать себя в присутствии священника, в конце концов не выдержал и дал выход своему гневу.
— Вы оба говорите об отце так, будто он был каким-то чудовищем. Как вы можете так о нем говорить? Ты, мама, особенно. Я не верю тому, что слышу.
— Я ни разу не сказала, что он чудовище. Он был моим мужем. Но то, во что он верил — оружие, кровь, ненависть, — действительно чудовищно. Ненавидеть человека только за то, что он не такой, как ты! А ведь у каждого из нас есть право жить на этой земле.
— Нет! Это все чепуха. Люди не равны, одни лучше, другие хуже.
— Мы ничему подобному не учили тебя в воскресной школе, Том, — вмешался Фостер. — Я читал кое-какие программные документы клана, написанные вроде бы с верой в Бога, но это ересь, вот что это такое на самом деле. Я поражен, что ты сам этого не видишь, — закончил он.
— Я не сказал, что верю в клан, — Том чувствовал себя обнаженным под взглядами двух пар глаз, смотревших на него одновременно с сожалением и осуждением. Он чувствовал себя мучеником, принимающим муку ради Бэда. «Мой отец», — подумал он и продолжал: — Но одни люди лучше других. От этого я не отступлюсь. А те, кто убил моего отца… — Его гнев перерос в ярость. — Я выясню, кто это сделал, и замучаю его до смерти.