Рассветники
Шрифт:
Глава 8
Мы гурьбой спустились на двенадцать этажей, там все пространство отдано под кафешки, бары, комнаты расслабления, отдыха, массажные кабинеты, солярии и прочую ерунду, хотя зал со спортивным оборудованием – хорошая идея, только вот многие выкладываются именно здесь, а не на работе.
За соседним столом расположилась группа менеджеров, их отличишь по виду, повадкам и особой манере разговаривать, все слушают, а один с восторгом очень громко, чтоб слышали и за соседними столиками, рассказывал о поездке в Таиланд, расписывал, какие необычные изысканнейшие блюда там едал и даже едывал, какие непередаваемые ощущения, никогда таких превосходнейших блюд даже не встречал…
Его слушали с интересом, кто-то откровенно завидовал, только наши насмешливо улыбались, а Урланис поморщился и, отвернувшись, сердито работал ножом и вилкой, расчленяя слишком тугой ломоть малокалорийного мяса.
Кириченко спросил его тихонько:
– Что, не впечатляет?
– Хорошо рассказывает, – согласился Урланис. – Бедненький…
– Почему? – удивился Кириченко. – Он же в суперлюксе жил, пил вина за тыщу баксов бутылка, жрал что-то совсем редкое…
Урланис взглянул на него с интересом:
– Тебе в самом деле кажется, что это важно?
Кириченко подумал, сдвинул плечами:
– Вообще-то, нет. Но тоже не отказался бы. Только времени нет.
– И не отказывайся, – посоветовал Урланис. – Если привалит само, зачем отказываться? Но этот вот, по морде вижу, года три копил, урезал себя во всем ради этой поездки, чтобы все заснять, как шиковал, и еще десять лет хвастаться. И что?
– А что? – спросил Кириченко. – Вон как счастлив.
Урланис кивнул:
– Только потому, что может молча кричать: «ага, я там был, а вы – нет!». А на самом деле, дорогой мой нестарый друг, он же лукавит, разве не видите?
Кириченко оглянулся, спросил с сомнением:
– В чем?
Урланис вздохнул:
– Мужчина со здоровой психикой и здравым складом ума в состоянии отличить плохую еду от хорошей, но нет на свете человека, опять же со здоровой психикой… а имею в виду мужчин, пусть дамы извинят… который сумел бы отличить хорошую еду от очень хорошей. Или очень хорошую от замечательной.
Кириченко подумал, поморщил лоб, признался:
– Вообще-то, и я отличу дрянной портвейн от марочного, но для меня что четыре звездочки на коньяке, что пять… Да и вино за тыщу баксов не отличу от стобаксового. Да, менеджер просто бахвалится, но это у них в крови…
Урланис сказал тихо и с сочувствием:
– А чем ему еще бахвалиться? Каждый человек хочет что-то значить. Вон наш шеф описал три новых вида трофаллаксиса, ты создал новый способ замеров маномира, Люцифер сумел доказать необходимость тертоида в гексагемме, я напичкал нашу контору чипами и сумел все заставить работать… а этот менеджер тоже хочет быть кем-то! Теперь он тот, кто ел что-то необыкновенное в Таиланде и пил вино за тыщу баксов!
Я сожрал свой бифштекс быстро и с удовольствием, затем уже не спеша ел мелкие сочные пирожки и прихлебывал из большой кружки горячий крепкий кофе.
Менеджеры точно так же расправились с горячим, им принесли десерт, едят неспешно, наслаждаются процессом, один привычно ругает правительство, остальные привычно соглашаются. Подошел еще один, подсел к их столу и тоже согласился.
Один из соглашателей заявил, что не ругать надо, а пора уже вешать за неумелую работу. С ним тоже согласились.
Молодцы, подумал я вяло. Ни один человек в мире, наверное, не похвалит свое правительство. Ну, разве что женщины, но когда говорят «человек», то все имеем в виду мужчин. Это и понятно, все мы подсознательно претендуем на что-то более… чем то, чем довольствуемся.
Даже самый слабый, ленивый и глупый человек никогда не признается, что слаб, ленив и глуп, а на вопрос малолетнего сына, почему, мол, папа, ты не президент страны, отвечает с важным видом, что он-де честный, потому и нищенствует, а в правительстве одни воры, жулики и подлецы…
Хорошее оправдание, по крайней мере – красивое. Потому все тупые и ленивые так любят рассуждать, какое правительство тупое, подлое и неумелое, все там только государственные деньги по карманам рассовывают да острова в океане покупают, а вот мы – замечательные, на дне вместе с бомжами только потому, что не подличаем. А пьем потому, что в России пить – признак гражданского мужества и честности.
Никто в мире не признается вслух, что он – дурак, любой считает себя гением, которому только семенники мешают творить великие и добрые дела. Но вот Штраусу тоже мешали, так он изобрел вальсы и горя не знал.
Кириченко чуть наклонился в мою сторону, глаза озабоченные.
– Шеф, проблемы?
Я покачал головой:
– Никаких.
– А то у тебя лицо…
– Спасибо, – сказал я. – А у тебя что?.. Этот проверяющий больше понравился, чем не. Но таких мало. Сколько дураков сразу же начинают обвинять, будто я хочу с Великим Астралом общаться, а вот они уже каждый день, еще в астрологию уговаривают… Всяк считает, что век будущий должен быть абсолютным продолжением века нынешнего… Но если бы такими были только дворники, а то…
Он сказал сочувствующе:
– Да ладно, шеф. Все люди такие. И мы тоже.
Тот спросил с интересом:
– Какие?
– Традиционные, что ли, – ответил за меня Корнилов с весьма неприятным выражением лица. – Помните, мы ржали у стенда, где выставили фотки и рисунки ученых и предсказателей девятнадцатого века, где они рисовали век двадцать первый?
– Это вы ржали, – возразил Урланис с достоинством. – А я вот изумлялся, как точно предсказали передачу прямо в квартиры изображения спектаклей Императорского Александрийского Театра, как точно нарисовали будущие аэросани, по которым носятся по улицам Москвы… там только не учли, что Москва станет помноголюднее… а дирижабли на три тысячи персон?
Кириченко сказал успокаивающе:
– Да все верно, прогнозы были в основном потрясающе точными. Подумать только, на два века вперед заглядывали! Радио еще не было, а они уже применение телевидению нарисовали!.. Но, если я понимаю верно, наш уважаемый Корнилов имеет в виду совсем другую сторону предсказаний…
– Какую? – спросил Вертиков.
– Вспомните, – сказал Кириченко, – на всех тех картинах, изображающих будущие века, женщины прогуливаются в платьях до полу и с широкими зонтиками в руках, закрывающими их нежные лица от солнца, а мужчины все в темных сюртуках, в цилиндрах и с закрученными вверх усиками «а-ля кайзер Вильгельм». Корнилов хочет намекнуть, что в техническом отношении мы охотно принимаем любой прогресс, но яростно противимся любому социальному! И не верим, что изменится хоть что-то.