Рассветники
Шрифт:
Затем та же мысль перебросила на тысячи лет вперед, я не могу даже вообразить далекое будущее, но чувствую, что с этим моим мозгом и моим развитием мог бы обсуждать многомерность пространства в новых вселенных, внимать выступлениям сенаторов насчет создания искусственных червоточин в антимирах, знал бы тысячи вселенных, микро– и мегамиры, иные измерения, все успевал бы и во всем разбирался бы… но живу сейчас и здесь, намертво всаженный в это тело, которое никак не покинуть. Более того, если это непрочное тело почему-то умрет, а причин могут быть тысячи, то умру и я, а это так несправедливо…
Почему я должен погибать всего лишь из-за того, что порвался мой костюм?
Как вселенский глас, зазвучал страшный могучий голос, меня грубо сжали за плечи, наконец я разобрал слова:
– Шеф, очнись!.. Шеф, выходи оттуда!.. У меня аппаратура с ума сходит!..
Захлюпала вода, Кириченко приподнял меня и усадил, уперев спиной о стенку ванны, передо мной то возникали, то пропадали его блестящие жгучим любопытством и тревогой глаза.
– Шеф!
– Я здесь, – прохрипел я.
– Что было? – потребовал он.
– Связь, – прошептал я. – На этот раз уже без дураков. Дай что-нить седативное…
Он моментально прижал нечто к моей руке, кожа на миг похолодела, но препарат тут же погнало в кровь, я ощутил, как страх и безнадежность начали разжимать железные пальцы на скукоженном в страхе сердце.
Через пару минут я вылез, Кириченко оттер меня полотенцем, но все поглядывал на экран, где цветные кривые продолжают бешеную пляску.
– Шеф, – спросил он с тревогой, – с тобой все в порядке?
– Уже да.
– Гм, – сказал он, – а что ж мой менометр никак не успокоится.
– Сломался, – предположил я.
Он посмотрел странно, но смолчал, только зачем-то придержал за плечи и все так же серьезно всматривался в мое лицо, видимо, все еще бледное и страдальческое. А я все еще чувствовал себя в другом мире, где общался, даже что-то советовал кому-то, потому что был там, обсуждал положение женщин в Римской империи, порицал выступление императора Тита, гоготал над результатами боев гладиаторов, никто не ожидал, что победит Маркус, все ставили на Демеуса, не подстроено ли… а, ладно, пойдем к патрицию Кентуллу, у него намечается классная оргия, а кроме патрицианок будут еще и рабыни для утех… и зря шеф нагружает нас работой, все равно туфту гоним, чьи-то деньги отмываем… Как думаешь, эти таблетки в самом деле помогают худеть или очередная лажа?..
Я вздрогнул, зябко повел плечами.
– Извини, – услышал я свой хриплый голос, – на этот раз мы влезли так глубоко, что даже сам боюсь поверить…
– Шеф, да что было?
– Если расскажу, – сказал я сумрачно, – шизофреником назовут. Нет уж, давай получим хоть что-то, годное для доказательства. А то будем как бабкованги, что рассказывают, кем ты был в прошлой жизни. Конечно же, Александром Македонским…
Он спросил живо:
– Удалось увидеть что-то из прошлого?
– Никаких комментариев, – отрезал я. – Хочешь, чтобы из меня сделали клоуна? Пока не получим факты, молчим.
– Даже спонсорам?
Я ответил после минутного колебания:
– Надеюсь, мы получим что-то более весомое раньше, чем они спросят, куда угрохали деньги.
Он повернулся к монитору, а я все еще пытался пересилить черную тоску, что вот я, такой замечательный, умный и красивый, топчусь хрен знает в чем, а мог бы водить корабли по галактике, прыгать по измерениям или находиться одновременно в разных частях вселенной, занимаясь хрономультикреванием, а то и вовсе пытаясь решить мрачную тайну бытия.
Чувствую, мог бы! У меня достаточный потенциал, но живу в этом гребаном времени, где даже к Сириусу не слетать… да что там к Сириусу, еще до Марса нормальную дорогу не проложили!
Он поддерживал меня под локоть, когда я вышел в главную комнату, уставленную столами и аппаратурой.
Я сказал громко:
– Всем привет, можете не вставать, спасибо. Я сегодня демократ с утра, а там посмотрим.
Улыбнулся только Вертиков, остальные даже не оторвались от работы, чтобы поприветствовать шефа и спросить, как прошел опыт. Корнилов вперил грозный взгляд в окуляры микроскопа, Урланис наблюдает, как взбалтывается красная жидкость, похожая на кровь, в длинной пробирке с утолщением на конце, а Люцифер в стремительном темпе, задавая его взглядом и шевелением растопыренных пальцев, перебирает на экране снимки срезов ткани.
Корнилов вздрогнул, оторвался от микроскопа.
– Ребята, – сказал он потрясенным шепотом, – там же пиццу доставили!.. А мы забыли…
Через минуту в большой прихожей, где на столе пакет с заказанной пиццой, жадно заработали ножи и вилки, раздался бодрый чавк и напористый голос Корнилова.
– Телепортация, – вещал он с апломбом, за который я его ненавижу, хотя чаще всего высказывает дельные, хотя и всегда неожиданные мысли, – это мечта тупоголовых идиотов, что сейчас все еще по старинке ездят в египты или парижи, чтобы там увидеть какие-то руины или памятники. Я, к примеру, все могу посмотреть, не вставая из кресла…
Я взял кусок, еще горячий, начал есть стоя, хотя мне придвинули стул, но я показал знаками, что некогда-некогда, сейчас ухожу.
Урланис возразил:
– Ну, ты загнул!.. А пощупать, вдохнуть аромат тех вещей?.. Твое телевидение не дает этих очучений!
Корнилов помотал головой:
– Сейчас не дает. Завтра даст. Но уже сейчас, когда все можно посмотреть в цвете и даже в стерео, умные люди не ездят так далеко. Другое дело, когда не было даже фотографий, а только дикие слухи, разжигающие любопытство.
Урланис сказал упрямо:
– Но, согласись, число туристов со времен Марко Поло не уменьшается, а увеличивается!
– И абсолютно совпадает с ростом количества дураков, – фыркнул Корнилов. – Да ты сам подумай, применять такое достижение научной и технической мысли для того, чтобы полмиллиарда дураков могли прыгать, как блохи, по планете? Да они же обрушат экономику любой страны – подчеркиваю, любой! – если разом прибудут на какой-нибудь фестиваль любителей пива или благотворительный показ Аней Межелайтис интимного пирсинга!..