Рассветники
Шрифт:
Уже весь инет сотрясает хохот, разоблачения идут за разоблачением, уже не ручейки, а лавины, и такие литературные вершины, обвешанные с головы до ног премиями и лауреатствами, оказываются злостными анонимщиками, изничтожающими соперников слухами и сплетнями! А что будет завтра, когда эта «Немезида» будет стоять на компе у каждого?
Кириченко, самый рассудительный, сказал с недоумением:
– О чем спор? Это было неизбежно. Сперва поставили телекамеры на перекрестках дорог, потом у входов в вокзалы, супермаркеты, наконец в домах… и что, инет останется
Урланис пробормотал пугливо:
– Не пошатнет ли это… слишком уж?.. Ну, глуповатый и бесталанный автор, чьи книги едва выползают со скрипом тиражом в тысячу экземпляров, как может не заявиться под ником на страницу автора успешного, тиражного, и не обосрать все-все?
– Не пошатнет, – заверил Кириченко. – Сингомэйкерами все предусмотрено!
– Что?
– А уже снизили планку, – объяснил он. – Донекуда. Раньше стрелялись, смывая позор кровью, теперь только ухмыльнутся. Когда низость становится такой массовой, лучше ее легализовать…
– Легализовать?
– Ну, не совсем уж, но дешевле признать, что ничего страшного как бы не происходит. Подумаешь, жена трахается на службе с боссом и всеми коллегами! Подумаешь, с голыми сиськами вышла на улицу!.. Подумаешь, твоя дочь отсасывает у таксиста, чтобы довез бесплатно… Мы ведь стараемся создать бесконфликтное общество? Вот и создаем.
Люцифер вставил ехидно:
– Иначе пришлось бы перестрелять две трети населения.
Урланис сказал горестно:
– Да, планка упала ниже некуда… Какой позор, какой позор…
Люцифер посмотрел, как дитя на скелет, покрутил пальцем у виска. Вертиков покачал головой с укором, Кириченко поинтересовался:
– Упала? А может, просто стала иной?..
– Это как?
– Очень просто. Можно трахаться в офисе и срать в общем туалете, но нельзя прийти на службу небритым или с криво повязанным галстуком. А еще надо свято хранить корпоративные традиции.
Корнилов сказал глубокомысленно:
– Корпоративные традиции? Это как бы племенные?..
– Родовые, – поправил Кириченко. – Хотя если корпорация крупная, а то и трансконтинентальная, то племенные, верно. Как бы свой народ, свой гимн, свои традиции. Хотя баб в офисе все дерут одинаково, но галстуки носят разных расцветок. Как выпускники универов – у каждого выпуска свой рисунок.
Урланис умолк, больше не участвовал в фехтовании, лицо стало сильно озабоченным. Похоже, старается вспомнить, что писал под разными никами за прошлые годы, теперь все это неминуемо всплывет. И хотя он не один, это утешает, но все-таки зря он это делал, зря… Знать бы, что все выплывет… да кто мог знать тогда?
Он у нас, как бы сказать, элитник, страстно страшится быть как все и постоянно придумывает себе какую-то хрень, чтобы отгородиться от этого простонародья. Но собственных заслуг или особых талантов не имеет, потому либо вот он единственный среди нас ценитель тонкого французского вина, даже несколько названий заучил, то не читает современную макулатуру, а только Бодлера, Шопенгауэра, Виньона
Рядом с ним Корнилов, современный Рахметов, бешено работает и постоянно учится, чтобы соответствовать идущему со временем, а еще откладывает деньги на будущие чипы, что можно будет вставлять в мозг, а уже с ним заработает на приобщение к бессмертию, это ж процедура будет сперва очень дорогая!
За компом – Люцифер, это его ник на форумах и в чатах, он сейчас практически не живет, а готовится жить в сингулярности. Совершенно не тратит времени даже на баб, от чего не смог полностью отказаться даже Кириченко, а когда гормоны грозят выбрызнуться из ушей, просто выделяет на мастурбацию в ванной пару минут, после чего снова разум чист, никакие обезьяньи инстинкты не уводят в сторону.
Кириченко как-то укорил, что не выполняет свою обязанность по программе деторождения, Россия вырождается, вымирает, Люцифер только рассмеялся и посоветовал заглянуть в последние новости науки, где полную автоматизацию производства обещают через пять-семь лет, а это значит, что населению делать будет нечего, хоть топи лишних, а если уж в самом деле захочется воспроизвести именно своего ребенка, то через те же пять-семь лет можно будет не только зачинать в пробирке, но и выращивать в колбе до любого возраста.
Однако, как я понимаю, и все в отделе понимают, первый чип по расшариванию связей в мозгу поставит Вертиков. Милый, спокойный, предельно уравновешенный, даже не уравновешенный – это слово предполагает разные чаши весов с одинаковым грузом добра и зла, черного и белого или ума и чувств, но Вертиков вообще цельный и правильный, монолитный, у него нет колебаний и заскоков, всегда поступает верно, и вовсе не потому, что за нами смотрит строгий закон, а потому что таковы его убеждения. Даже не убеждения, а… скелет, жилы и мясо!
– Эх, – сказал я с чувством, – люблю я вас, морды!
На меня начали оглядываться, Люцифер опасливо отодвинулся.
– Шеф съел что-то, – озабоченно предположил он. – Вон и глаза блестят, как у Наполеона или Цезаря.
– Любит, – подчеркнул Корнилов. – А вдруг любит не в том смысле, как ты подумал, а… как Христос?
Урланис пробормотал:
– Да кто знает, как он любил все тридцать лет, пока не пришел к идее, что надо любить вообще всех? А наш шеф еще тот Христос, мало не покажется.
Вертиков, наш любитель покушать, нервно поглядывал на часы, ладонь его то и дело похлопывала, как тюлень ластом, по заметно выпирающему животику.
– А не пора ли нам, – провозгласил он, – перекусить? Время обеда-то идёть… а шеф молчит!
Урланис повернулся ко мне:
– Как, шеф?
Я удивился:
– Вы и это у меня будете спрашивать? Ну и дисциплинка у нас, это же как здорово. Я еще тот держиморда, оказывается.
– Да уж держимордее поискать, – сказал Урланис подхалимски. – Унтер Пришибеев и рядом не стоял!