Рассветники

Никитин Юрий Александрович

– Да, но… те, кто будет решать, спихнули на всех нас выработку принципов. Пока вообще непонятно, все ли перейдут, пускать ли избранных, тащить ли силой… Если только за заслуги, то за какие? Сперва формируется общественное мнение, а потом на его основе принимаются законы. И уже шаг вправо или влево будет считаться нарушением, а то и преступлением.

– Они и сейчас могут принимать, – буркнул Урланис.

– Что? – спросил Корнилов грозно. – Им надо знать мнение большинства вовсе не потому, что так уж считаются с его мнением. А потому, что большинство

гарантирует исполнение законов. А меньшинство всегда можно принудить, опираясь на большинство. Потому сейчас так важно выяснить, что же хочет большинство…

Люцифер скривился, словно откусил редьки вместо персика.

– Халявы оно хочет!.. Не знал?

Вертиков сказал мирно:

– То, что они кладут на мнение большинства, абсолютно правильно. Но знать надо как его мнение, так и всякие индексы сопротивления или неприятия. А для принятия законов будут вылавливать формулировки, которые выгранивают в дискуссиях умные люди, как вот я. Ну еще и вы с большой натяжкой…

Люцифер фыркнул:

– Если ты умный, то мы разоримся уже в этом квартале. А Урланис вообще хрюкт… Кто лазил голым купаться в городском фонтане?

– Было жарко, – сообщил Урланис. – А гениям свойственно некоторое простодушие.

– Это ты называешь простодушием?

– Тогда прямодушие, – поправил себя Урланис. – Иначе, искренность. И предельная честность, несмотря на.

– Ладно, – сказал Люцифер зловещим голосом. – Вот выйдет «Омега», тебе первому имплантируем! И посмотрим, насколько ты честный.

– Мне он не нужен, – заявил Урланис и объяснил сразу: – Я человек компанейский, а одному быть таким умным и красивым просто скучно. Я ж уверен, что вы все, морды немытые, Барьер не пройдете, я останусь во всей вселенной такой один-одинешенек.

Кириченко, самый скрупулезный из нашей команды и не упускающий возможности указать на неточность, сразу же уточнил:

– Беда в том, что сингуляру вовсе не будет «скучно одному». Даже если он по натуре душа компаний и не мыслит себя без общества, может понаделать своих копий, изменить их данные так, что будут абсолютно непредсказуемыми личностями. Да и себе может сколько угодно и как угодно менять характер, привычки, вовсе убирать какие-то черты и свойства, создавать новые…

Урланис сказал невесело:

– Я понял, понял…

– Что ты понял, существо?

– Да тут и понимать нечего. Можно даже не слушать, а посмотреть на твою постную харю. Ты всегда гнешь к тому, что все просто обязаны будут воссоединиться в единую мысленную цепь. Вернее, включиться в одном общее поле. Из соображений безопасности. Какую бы пакостную штуку ни задумал любой сингуляр – это хочешь сказать? – тысячи других остановит нахала одним движением брови.

Кириченко сказал саркастически:

– У них не будет бровей.

– Молчи, зануда.

Я промолчал, Урланис вроде бы не в ту степь сейчас, но ему можно, он у нас больше вольнонаемный, трудится у нас, потому что дело новое и жутко интересное, но и по-прежнему работает в сфере социолизации. Под этим расплывчатым

термином, как мы постепенно выяснили, скрывалось вполне понятное и нужное: выработка новых способов побуждения людей трудиться и после наступления пенсионного возраста. Дело в том, что население Европы не только стремительно стареет, но и одновременно удлиняется срок жизни, а в этом случае бюджет просто не выдерживает выплату бесконечных пенсий.

Сперва, как мы увидели, по заказу группы банков «проводились исследования», а затем широко публиковались данные, что у занимающихся физическими упражнениями пенсионеров на порядок меньше инфарктов, инсультов и прочих-прочих заболеваний, они даже к простому гриппу более устойчивы.

Вторая стадия подобных исследований обычно состояла в том, что когда сравнивали группы пенсионеров-спортсменов с пенсионерами-работающими, то оказывалось, что у работающих еще меньший процент заболевших хоть альцгеймеровщиной, хоть сердечно-сосудистым, хоть гриппом. Объяснялось это тем, что у работающих выше мотивация, они приносят пользу, в то время как изнуряющие себя гантелями в спортзале или дома такого кайфа получают меньше.

Таким образом удавалось подтолкнуть значительную часть стареющего населения ради собственного здоровья не оставлять работу, что выгодно как государству, так и всем жителям в целом.

Прямодушный Корнилов критиковал, что это нечестно, Урланис оправдывался, что хотя они придумывают эти данные от балды, но половина из них в самом деле потом подтверждается, такие вот они умные и проницательные.

Корнилов спросил:

– А кофе в самом деле так полезен, как вы пишете в отчетах об исследованиях?

– Да, – ответил Урланис уверенно. – Я так считаю!

– Но это подтверждено? – настаивал Корнилов.

Урланис безмятежно пожал плечами:

– Пока руки до него не дошли. Но, уверен, кофе полезен.

Корнилов прорычал злобно:

– Так чего же ты, гад, расписываешь, что кофе спасает даже от рака?

Урланис вздохнул.

– Понимаешь, – сказал он смущенно, – я сам очень люблю кофе. Конечно, это злоупотребление служебным положением, но такое ма-а-а-ахонькое, микроскопическое, что просто и говорить о таком неловко. В то же время, я уверен, что кофе уж точно не вреден! Я что, дурак пить или есть вредное?

Корнилов смерил его долгим взглядом и отвернулся. Я же поинтересовался очень мирно:

– Ты так считаешь… Тебе просто нравится кофе, или же у тебя возникла мысль, как бы из ниоткуда, что кофе… это хорошо, это нужно?

Он смерил меня недружелюбным взглядом, я же постарался выглядеть как можно более простецки и свойски, наконец он буркнул с явной неприязнью:

– Ну скажем, возникла мысль. И что?

– А как возникла? – заинтересовался я. – Простите, я не из глупого любопытства. Просто совмещаю приятное с полезным. Приятное – общение с умным человеком, а полезное… стараюсь понять, как рождается мысль. Не привычная стандартная, там все объяснимо, а вот такая, какая посетила тебя.