Рассветники

Никитин Юрий Александрович

Наши женщины за это время отыскали для себя ниши, что, вообще-то, нетрудно, работы у нас горы, у всех троих есть столы, доступ к вычислительным ресурсам, аппаратуре, уже проводят самостоятельные исследования по заданиям, правда, наших высоколобых.

Я время от времени проходил по кругу, заглядывая через плечо. Я же начальник и должен быть погонялом, хотя в науке это нонсенс, но все-таки так принято. А то вчера подошел к Люциферу, он что-то гоняет на мониторе, спросил:

– Во что режешься?

А он ответил,

не отрывая взгляда от дисплея:

– Бегаю по старому Петербургу. Нужно очистить все уровни от старушек и отобрать у них проценты. Отличная графика!

Сегодня у него Крабовидная Туманность, а на соседнем мониторе – Конская Голова, страшноватая в жуткой красоте галактика. Я не рискнул спрашивать, какого Дарта Вейдера ищет здесь, если он биолог, только поинтересовался:

– С подачи Вероники Давыдовны?

Он пробормотал:

– Почему?

– Насколько помню, – сказал я, – она специалист по темной энергии дальних миров?

– Вообще темной энергии, – уточнил он. – Она в дальних мирах такая же, как и в нашей комнате. Мы купаемся в ней, мы сами состоим из темной материи на девяносто пять процентов, а темной энергии в нас так ваще! Словом, много.

От своего стола Вероника Давыдовна повернула голову в нашу сторону, словно поняла, что разговор о ней, но наткнулась на мой железобетонный взгляд и быстро опустила голову.

Люцифер как-то странно посмотрел на нее, тяжело вздохнул.

Я спросил участливо:

– Что случилось?

– Вероника, – пробормотал он, – да еще и Давыдовна.

– Что с нею? – переспросил я. – Умная, сдержанная, интеллигентная женщина… Это всех к ней привлекает.

– Вот-вот, – пробормотал он. – Меня тоже. Но когда голые… они все еще интеллигентные?

Я подумал, сдвинул плечами:

– Не знаю. Как-то не задумывался. Вообще-то, женщина вполне годится как заменитель мастурбации, правда! Но, конечно, это требует хорошей работы воображения.

Он ответил уныло:

– Вот-вот. А у меня все воображение уходит на то, чтоб представить себе эту темную материю в себе! А еще и черную энергию, что течет сквозь мое бренное и такое дырявое, оказывается, тело…

Когда человек хвастается, что не изменит своих убеждений, он обязуется идти все время по прямой линии, – это болван, уверенный в своей непогрешимости. Принципов нет, а есть события; законов нет – есть обстоятельства; человек высокого полета сам примеряется к событиям и обстоятельствам, чтобы руководить ими.

Я вообще-то считаю себя принципиальным и стойким в убеждениях, никогда им не изменяю, это они меняются под воздействием хай-тека, моды, экономики… и вообще всего, что обтекаемо называем временем, так что вроде конфликта нет ни в том, что в наш мужской коллектив вошли почти одновременно четыре женщины, все равно нас двенадцать, в случае чего поборем, ни

в их довольно быстро растущем возвышении из золушек, как только начали доказывать свою нужность и даже в некотором роде незаменимость.

Наши орлы, как не стыдно, начали чаще бриться, менять рубашки, и вообще как-то вздернулись, даже животы подтягивают, стыд какой, а сегодня, едва я вошел в офис, услышал, как Корнилов, стоя ко входу спиной, глубокомысленно рассуждает:

– В старое доброе время женщинам приходилось делать вид, что у них вроде бы нечаянно сползла бретелька с плеча, или же нагибались так, чтобы пилотка с накаченными гелем губами стала видна…

Я остановился за их спинами, послушаю, прежде чем гаркнуть, а Урланис ответил со вкусом:

– Ну да, это старое доброе время даже мой сынишка, что пошел в седьмой класс, помнит! А вот я, представь себе, застал еще то время, когда женщины не сбривали шерсть внизу.

– Почему?

– Как почему? Да потому что никому не показывали!

– А как же…

– Все в темноте! Только ночью!

На них оглянулся Вертиков, увидел меня, но все понял, выдавать не стал, сказал важно:

– А я вот смотрел фильм «Итальянский жеребец», там Сталлоне занимается с женщинами этим самым в то время, когда еще не знали, что придет мода сбривать там все. Повеселился я, глядя на те патриархальные нравы… А они считали то действо жутким развратом!

Кириченко, что оторвал взор от монитора и тоже начал прислушиваться, сказал с удовольствием:

– А вот мой дед вспоминает, в его время женщины даже под мышками не брили! По той же причине. Открытых платьев не носили. Так что, братцы, то ли еще будет…

– А что еще можно? – спросил Корнилов с недоумением. – Вроде бы дальше некуда. Приехали. Мы уже и трахаться перестаем. Потому что… чересчур все можно, а это «можно» обязывает, потому что уже не «можно», а «нужно» и «ты должен»…

Люцифер глубокомысленно подумал и сообщил:

– Женщина должна быть согласиськой. К чему мне споры еще и дома? Настоящая женщина должна соглашаться!.. Какую бы дурь я не спорол, потому что моя дурь – это стройное и прекрасное здание высшей математики в сравнении с ее мудростью голотурии или даже инфузории.

Вертиков кивал, тоже чувствуя себя согласиськой, но в конце покачал головой.

– Знаешь, все верно. Женщина должна быть такой, как ты говоришь. Для нашего комфорта. Но беда в том, что не признают слова «должны», а понимают только «хочу». Потому все чаще покупают фаллоимитаторы, а мы – надувных баб.

Я стиснул челюсти, прикидывая, заорать сейчас или еще выслушать какую-то глубокомысленную дурь.

Корнилов громко вздохнул:

– А вот я, представьте себе, еще застал времена, когда в спальне в общую постель ложились муж и жена, а не каждый со своим надувным партнером.