Растяпа. Где кончается порядок
Шрифт:
– Ой, Вова, не зарекайся. Ты ведь без руководящей и направляющей общество силы быстро собьешься с пути. И даже из дома побоишься выйти…
В трубе забулькало, гулко прокатился гидроудар. Внимать водяным руладам было куда приятнее, чем вести перепалку. Хоть ребята свои, но мне не хотелось ляпнуть что-нибудь такое, о чем пришлось бы впоследствии пожалеть. Но в стране действительно что-то назревает. Такие как Ручнев в открытую говорят – пора вешать коммуняк. Ой, не завидую я райкомовцам. Но кто же команду даст – фас! Мне кажется и команды одной будет мало. Надо чтобы народ весь поднялся разом. Но алкоголик сам знает, когда ему протрезветь.
А уж коль протрезвеет русский народ, самому черту в аду станет жарко. Вспомнились фильмы и книги о Великой Октябрьской Социалистической революции и гражданской войне. Вспомнились и нагнали страху – не за себя, за своих детей. Мне захотелось ринуться домой и припасть к ногам Томы, умоляя ее о прощении.
Время бежало к отъезду. Творческого порыва, владевшего мной до обеда, как не бывало. Я слушал армейский треп и не представлял себе армию единой силой. По крайней мере, в нашем полку, раздай сейчас табельное оружие, половина состава точно перестреляют друг друга, сводя личные счеты. Присяга и дисциплина не имеют значения.
Предполагая, что атмосфера в учебном полку будет более спокойной и задушевной, я здорово ошибся. Люди есть люди и у каждого свои интересы.
Алексей Холодок уже доказал, что обладает живым умом и хорошо подвешенным языком, способным высмеять любого. Но не меня: я и сам был остер на язык, только здесь сдерживался – не нападал, а лишь отвечал на выпады. Леха попробовал свой сарказм на меня направить да обломался. Теперь считает своим союзником во всех подначках. Обширный запас слов не только придавал его речи образность, но и заставлял слушателей расслабляться, не замечать ловушки. До поры до времени, конечно. А потом общий хохот над попавшимся на прикол.
– В армию не стоит идти из-за денег – в армии служат по призванию. Берите пример с Вовы Ручнева…
Последовала тирада о бескорыстности прапорщика, попавшегося на сливе бензина из кунга. Горючку, мол, он сливал для детских приютов. Народ хохотал, Ручнев улыбался, отделавшись легким испугом за кражу.
С таким настроением пошли на отъезд.
У меня была работа, обеспечивающая куском хлеба меня и моих детей. У меня было будущее – ибо авиация будет всегда! – в отличие от моих бывших райкомовских коллег, для которых наступали черные дни: ибо партия наша, руководящая и направляющая сила общества, становилась никому не нужной. Можно уже сейчас работающих в белом доме переименовать в ослов, а можно повременить, когда у них по-настоящему вырастут длинные уши. Говорят уже сам Пашков ездит в пьяном виде за рулем. Что творится на белом свете? Ответ ясен – механизм партийной власти рушится на глазах.
Было холодно ждать машину. Солнце уже давно повернуло на лето, но, похоже, ходило по небу ради собственного удовольствия. Выйдя из кунга в Увелке, я задумался – а не навестить ли мне дочь? С Томой, похоже, все ясно. Когда рушится брак, человек поневоле перебирает все возможные причины катастрофы и варианты развития событий. Что было в нашем случае? Психологическая несовместимость? Нечто более простое? Или некто? Теща, например. Знать бы где соломки подстелить, с первого дня не стал бы жить в этой квартире. Может, и Тому бы уговорил. Эх, не вовремя умерла та, незнакомая мне, бабка, чью комнату теперь занимает моя семья.
Я попытался убедить себя – раз с семьей у нас все покончено, мне пора завести себе женщину. Может, и Тома заведет себе любовника – он даст ей то, что не смог дать я. Хотя вряд ли – с такой тещей только пьяницу можно привести в квартиру. А Тома у нас щепетильная. И пусть убирается к черту – меня уже ничто не волнует. Она забыта, вычеркнута из памяти. Если я решил выйти на охоту, то и Тома может делать что ей заблагорассудится. Да, именно так.
Вместо визита к дочери, я заглянул в пивбар, рискуя снова напороться на рэкетира Вову с ножиком. А может, желая этого.
Меня вызвали в штаб. В кабинете Карасева был еще начальник политотдела полка. Все вопросы были поставлены ребром.
– Скоро выборы в Увельский районный совет депутатов. Вы же местный?
– Местный.
– В райкоме работали?
– Работал.
– Все начальство района знаете в лицо?
– Знаю.
– Решили мы вас выдвинуть кандидатом от нашего округа.
– Мне очень приятно, товарищ полковник, но ничего не получится.
– Как это?
– Очень просто – мою кандидатуру не зарегистрируют.
– Да вы что?! Не считаться с мнением целого гарнизона? Кто это может себе позволить?
– Райком партии.
– Мы будем посмотреть на это. Вобщем так, раз вы лично не против, садитесь с подполковником (начальник политотдела) и заполняйте необходимые документы.
Мы сели и заполнили.
Я просто плыл по течению и не хотел пререкаться с командиром полка.
А получилось все, как я и предполагал.
В избиркоме, увидев мою фамилию, попросили немного подождать, а после звонка сообщили:
– Вас ждет в своем кабинете первый секретарь райкома Пашков Александр Максимович.
Он задал подполковнику несложный вопрос:
– Вам плохо живется? Вы чем-то недовольны у себя там, на Упруне и затаили обиду на руководство района.
– Да нет, все нормально, – ответил начальник политотдела.
– Тогда зачем вы этого человека суете к нам в районное собрание? Он дважды был изгнан из района, а вы его в законодательный орган предлагаете. Хотите с нами плохо жить? Мы вам это устроим.
Ничего не ответил подполковник, только напрягся и побелел.
– Вобщем так, – сказал Пашков. – Уберите эти ваши документы, передайте полковнику Карасеву мои слова. А если он чего-то не поймет – милости прошу ко мне: я объясню.
Вернулся начальник политотдела в часть. Доложил командиру. Кандидатуру они поменяли, а мне рассказал о своей поездке в райизбирком много позже при случайной встрече сам подполковник. Вот так.
Сильна еще партия наша. Рано тут прапора надумали ее хоронить… и коммуняк вешать. Стало быть, еще поживу. А в райкоме меня еще помнят и боятся. Хотя признаться – меня это мало радовало.