Растяпа. Ум, честь и совесть
Шрифт:
Я загрустил, родители тоже – так всегда бывало после отъезда последнего из Агарковых. Какой-то особенный привкус любви и нежности вносил он в нашу жизнь.
На следующий день после отъезда Вити в райком, точнее в наш отдел, пришла Анна Тимофеевна поговорить со мной о сыне.
– Мальчик хороший – добрый, умный. Он за неделю освоил то, что мы с Наташей проходили год. С ним заниматься надо.
Я не без сарказма:
– Занимаются. Бабушка учит светским манерам, дед – мужеству и благородству. Ну а тетя, наверное, письму и счету.
– Чему же учит отец?
– Сочинять
– В смысле?
– Мы сочиняем с ним нескончаемые истории приключений четырех друзей.
– Наверное, их он рассказывал Наташе.
Любовь Ивановна встрепенулась:
– А что Наташа?
Анна Тимофеевна вздохнула:
– Плакать перестала. Грустит.
– Ты посмотри-ка, – величаво качнула головой Люкшина. – Еще дети, а какие страсти!
Я посмотрел на нее, но ничего не нашел сказать.
Да, с сыном надо заниматься. На эту тему мысль заработала. Наши сочинительства, конечно, развивают ум – абстрактное мышление и разговорную речь – но, права Анна Тимофеевна: нужна система. Наверное, я бы смог преподавать ему историю, географию, литературу, физику и астрономию. Уж математику точно. Но где взять систему – он появляется в Увелке по престольным праздникам (утрирую, почти).
Перед моим мысленным взором возникла картинка – я в роли педагога, сын – ученика. Может это безнадежно, но постараюсь.
Думал – как воплотить идею в жизнь – и грустил; грустил и думал. Потом грусть ушла – время лечит. А думы подсказали мысль – я напишу трактат о воспитании детей. Может, даже диссертацию защищу – горшки не боги обжигают.
На первом этаже райкома была библиотека партийной литературы – одного из выдающихся достижений человеческой мысли. Вернее, ее квинт эссенция: всей остальной литературы суть – ее основа. И вот я сел искать в трудах Маркса, Энгельса и Ленина, в постановлениях партийных пленумов и съездов азы воспитания детей.
Однако идея оказалась слишком фантастичной и потому нежизнеспособной. В библиотеке политического просвещения не нашел я знаний, как из ребенка воспитать умного мужчину. Затея рухнула, но интерес к политпросвету остался.
Вот почему.
Пожаловался я как-то Пал Иванычу, что в редакции мне зарубили второе высшее образование. Шеф улыбнулся:
– Университет марксизма-ленинизма Дома политпросвещения при обкоме партии? Да не вопрос, старик – уладим все.
Поехал он в Челябинск и привез документ о моем восстановлении.
Прочитал и:
– Пал Иваныч, это что? Я учился на факультете выходного дня журналистике, а здесь написано: общеполитический заочный факультет.
– Ну и что! Будешь пропагандистом с высшим образованием. Ты где работаешь? Про журналистику забудь. Тебе еще предстоит написать и сдать курсовой за пропущенный год, а в мае уже госэкзамены.
Пришлось смириться.
А Кожевников не отстает:
– Вот список тем для курсового и литература.
Моя природа терпелива – взялся я за курсовой. И тему выбрал подходящую: «Марксизм-ленинизм о происхождении религии». Снова все свободное время торчу в райкомовской библиотеке. Курсовой получался неплохой. Мысль выводил революционную – пусть Бога нет, но есть религия, и нехрен с ней бороться. Нужно поставить веру народа в Высшую Силу на службу партии. Тут как раз Пасха – то да се. Я слоган придумал на досуге: «Христос воскрес – слава КПСС!» и вставил его в курсовую. С тем и собрался на защиту.
Прочитал мою работу лектор университета и руку пожал:
– Ну, блин, вы даете!
В зачетку «отл» поставил и пожелал успеха на госэкзаменах.
Готовили первомайскую демонстрацию. Я работал над «кричалками». Ну, знаете – «… на площадь выходит колонна работников Челябинского рудоуправления. Горняки за четыре месяца текущего года выполнили полугодовой план по отгрузке огнеупорных глин. Да здравствует советский труженик – строитель коммунизма! Слава КПСС! Ура!»
Работы много – засиделся.
Заходит Пал Иваныч:
– Хорошо, что ты здесь! Старик, сгоняй за спиртным – у меня гости.
Он написал записку и подал деньги:
– Возьмешь два пузыря и четыре пива. Записку покажи, но в руки не давай. Будет артачиться, нахмурься и скажи: «Я из райкома».
Инструкции понятны – после семи спиртное уже не дают.
Но я поступил иначе – сунул служебное удостоверение под нос продавцу и сказал:
– Мне нужны две бутылки водки и четыре пива. Пашков послал – у него гости.
Я, конечно, опускал имидж первого секретаря, зато наверняка – попробуй, откажи.
В гостях у Пал Иваныча были два мента – наш Чепурной и майор из Свердловска, его однокашник по ВПШ. Все уже «нагреты», и мне без церемоний:
– Тащи стакан и стул.
Влился я в веселую компанию и разговор.
– А ты знаешь, Пал Иваныч, – ораторствовал Чепурной, – мой друг – величайший сыщик из всех живущих ныне: у него стопроцентная раскрываемость.
– Языком чесать, не мешки таскать.
– Могу доказать на простейшем примере, – улыбнулся майор.
Он взял тарелочку из-под горшка с геранью, тщательно вытер шторой и водрузил в центр стола кверху дном. Потом положил на тарелочку рубль монетой и предложил:
– Сейчас я выйду в коридор, а кто-нибудь из вас стырит деньгу. Потом увидите, что будет.
Он вышел. Чепурной спрятал монету в своем кармане.
– Все! – орем хором. – Заходи!
Гость из Свердловска вошел, посмотрел всем в глаза, покачал головой:
– Шары-то как залили.
Потом тщательно вытер тарелочку шторой и потребовал наши отпечатки. Мы ткнули указательными пальцами в блюдце. Майор полюбовался на них и улыбнулся улыбкой шерлокхолмса:
– Алексеич, ай-я-яй!
Мы, конечно, в недоумении.
– Давай еще раз.
Попытался сфокусировать взгляд, стряхнув хмельное наваждение – что-то тут не так. Но оказалось, голова моя полна ватой. Потому и отпустил свои мысли в беспечное плавание. Как хорошо ни о чем не думать!
Пал Иваныч взял монету и сунул в карман моего пиджака. Через несколько секунд вошел шерлокхолмс из Свердловска – и все повторилось. Он точно указал – рубль у меня.