Растяпа. Ум, честь и совесть
Шрифт:
– Прости, коль так. Бог тебе судья.
– Не стало Бога.
– Жаль.
– «Жаль» – не то слово.
С тех пор Костяева я сторонился.
2
Мы с Лялькою оформили бракоразводный документ. Но исполнительного листа все нет. И написал я заявление – прошу, мол, перечислять 25 % моей зарплаты по адресу… – отнес бухгалтеру. Так было в редакции, и деньги отсылались.
В райкоме бухша
– Не пори чушь! Сам отсылай – куда и сколько хочешь, а мне давай исполнительный лист.
Я к Пал Иванычу. Тот не поддержал:
– Все правильно, старик.
– А мне напряжно.
– Ты ее любишь?
– Теперь уж вряд ли.
– И не надо. По-моему, любовь – это потеря контроля над собой. Согласен? Жить надо так: понравилась бабенка – прибрал к рукам, положил на полочку в своем мозгу и без помех делами занимайся.
Я не мог забыть жену (теперь уж бывшую) с такою легкостью. У меня перед глазами все еще стояло ее перекошенное истерическим хохотом лицо, а в памяти держался ужасный крик тонущего человека:
– Любил? Нет, ты любишь меня, и будешь любить всю жизнь….
Как это шефу легко сказать – без помех занимайся делами. Это в райкоме-то? – где мне нечего делать, как только биться головой о стену, вспоминая и терзаясь. Но кто сказал, что я должен сидеть здесь сиднем? Могу пойти и прогуляться. Сделать что-нибудь. Только что? Все, чем занимаюсь в Белом Доме – исполняю чужие поручения.
Мрачно покосился на телефон. Это был сиреневого цвета аппарат, готовый выполнить любое из моих желаний. Ну, почти любое. Не думаю, чтобы в его возможности входило исполнение супружеских обязанностей. А может, он и это умеет? Кто знает? Главное – правильный набрать номер, и в трубку ласковый скажет голос:
– Я тебя жду, милый, приходи скорей.
Заглянул в приемную:
– Валентина Михайловна, я в Сельхозтехнику.
И вышел прогуляться. Оказавшись на улице, понятия не имел, куда идти. Все чем-то заняты, куда-то спешат. Этот славный денек принадлежал нормальным людям. Я ощущал себя чужим.
Солнце клонилось к горизонту – туда, где дым труб южноуральской ГРЭС сходился с облаками. Я шел спиною к этому явлению.
В ДК «Горняк» комсомол проводил какое-то мероприятие. Смотрел-смотрел, ничего не понял. Убеждать себя стал – я очень устал, просто срываюсь, мне лучше пойти домой и выспаться. Я себе врал – не буду спать.
Когда все стали расходиться, предложил незнакомой девушке:
– Можно проводить вас?
– Спасибо. Мне будет приятно.
Пока шли по Советской, пытался придумать, что бы такого сказать. Ничего умного в голову не шло. Если честно, ничего глупого тоже. Когда мы остановились у ее парадного, вид у меня был довольно удивленный – это был дом, в котором жила Демина. Не хватало еще, чтобы девушка оказалась ее дочерью.
– Вы живете здесь?
– Вот уже семнадцать лет.
– Вы где-то учитесь?
– В Троицком медучилище.
– Бывает, – сказал невпопад.
Мне хотелось, чтобы она не была в родственной связи с моей начальницей, чтобы пригласила меня к себе и помогла – как девушка может помочь мужчине – справиться с одиночеством ночи. Мне хотелось, чтобы она своею чистотой изгнала демонов, терзавших мой рассудок.
– Вы не будете против, если мы встретимся еще?
Наташа (мы познакомились) не возражала.
– Может быть, съездим в выходные в Челябинск?
– Идет, – улыбнулась она.
– Ну, что ж, отлично.
Она вошла в подъезд, помахав мне рукой.
Я потопал домой, пеняя себе – на кой черт пудришь девчонке мозги? она ведь совсем не нужна тебе. К Любаше, что ль зайти? – так еще не суббота и родственники ее дома. Ну, при желании, конечно, можно что-нибудь придумать. Но не хотелось.
Что не хотелось – думать? любить? Боже мой! Неужто я утратил вкус халвы?
Приплелся домой с чернышевским вопросом – что делать? Если напиться, как следует, перестану думать. А именно сейчас мне особенно не хотелось думать. Время рыдать.
Посидел с родителями у телевизора. А когда они легли спать, достал из подпола бутылку водки, фотографии свадебные разложил и напился. Напился вусмерть.
Обычный подъем свой в 6-00 проспал и на пробежку не пошел. Поднявшись около 7-ми, попытался придумать, чтобы такого умного сказать родителям. Но ум отказался помогать – он еще спал. Все, на что хватило – сказать за завтраком: «Доброе утро».
Солнце еще не взошло, но было уже достаточно светло – до рассвета оставалось несколько минут. Я вышел на улицу, просыпаясь вместе с утром. Воздух по-зимнему холодил щеки, а от дыхания шел пар. Чувствовал себя так, словно бегал всю ночь.
Официально рабочий день в райкоме партии начинался с 9-ти, но аппаратчики в большинстве своем приходили в 8-мь. От нечего делать толпились у телевизора в коридоре второго этажа, обсуждая участниц аэробики, красующихся на экране.
Демина, проходя, ворчала:
– Мужики есть мужики.
А мужики гоготали.
Глядя на спортивных девушек в шортах и трико, старался ни о чем не думать, боясь, что, если позволю рассудку снова увести куда-нибудь, к вечеру опять напьюсь.
Наконец мой унылый вид стал объектом внимания Пал Иваныча.
– Ты напоминаешь разладившийся механизм, – сказал он. – Тебе нужен ремонт?
– Я не машина. Но каждый из нас, говорил Сальвадор Дали, имеет право на собственное сумасшествие.
– Этого мне только не хватало – сумасшедшие в отделе!
Облегчение. Странное дело, но сознание того, что шеф понимает – я в беде, принесло мне чувство неописуемого облегчения. Почему? Почему мне легче от сознания того, что все черте как? Потому что, если болен, меня можно вылечить. В том-то все дело. Если найдена проблема, ее можно решить. Если ее не знать, это значило бы, что все мои ощущения укладываются в норму, а значит – ничего с ними не поделаешь. Вряд ли я смог бы жить с этим дальше. Может, Пал Иваныч мне поможет.