Расул Гамзатов
Шрифт:
Врачи окружали его особой заботой, доставали лучшие лекарства, регулярно устраивали консилиумы.
Бесконечная череда посетителей и радовала, и утомляла. У горцев не принято сидеть или лежать, когда входит гость. Состояние Гамзатова не всегда позволяло ему соответствовать горскому этикету, но он, преодолевая себя, вставал.
«Приходя навещать его в Махачкале, мы слушали папины рассказы о том, как о нём заботятся, — вспоминала Салихат Гамзатова, — что все молодые медсёстры по вечерам собираются в его палате, поют ему аварские песни, рассказывают о себе. Ему было интересно слушать их, что они говорят, как думают... Он говорил, что теперь молодые аварки стали другими.
Даже в больницах поэтическая муза посещала его чаще других. В его палате трудно было увидеть лекарства — всё было занято рукописями.
Он не переставал творить, потому что поэзия была его жизнью. И сила духа превозмогала немощь тела, новые строки ложились на листы тетрадей, а глаза поэта светились чудесным огнём, когда он читал написанное. И лишь изредка можно было заметить во взгляде поэта тень одиночества, горечь непонимания, печаль недостижимости идеала, хотя Гамзатов, похоже, приблизился к нему более других.
Врачи старались лечить поэта. Поэзия Расула Гамзатова врачевала эпоху.
Новые произведения мастера, их масштаб и великолепие свидетельствовали, что поэзия Гамзатова переживала новый подъём.
Он писал поэму «Времена и дороги». Когда И сентября 2001 года Расул Гамзатов читал фрагменты поэмы со сцены Аварского театра, стало известно, что в США произошли ужасающие террористические акты. Он с трудом, часто запинаясь и вновь вспоминая, дочитал стихи. И стоял на сцене, даже когда стихли аплодисменты, в скорбной тишине.
«В МОЕЙ ДУШЕ ЕЩЁ НЕМАЛО СВЕТА»
Последние годы были для творца непростыми, но он слишком ценил жизнь, чтобы поддаваться унынию. Гамзатов теперь не часто выходил из дома, но в интервью не отказывал. Они, кроме прочего, отвлекали его от грустных мыслей, заставляли вспомнить свою жизнь, в которой было много хорошего, доброго, светлого.
Пускай я таю, как в ночи свеча, В моей душе ещё немало света, Ещё хочу я странствовать по свету, Пренебрегая мнением врача [195] .195
Перевод Ш. Казиева.
Журналисты не всегда спрашивали его о том, что его по- настоящему волновало. Были вопросы, на которые ему уже не хотелось отвечать, на которые он отвечал сотни раз, но они были важны для читателей, которые, быть может, услышат его ответы впервые, и Гамзатов говорил, ярко и мудро.
О своих ошибках он тоже не умалчивал, видя в них отражение сложности человеческого существования, неизбежность заблуждений и в чём-то даже явления, необходимые для совершенствования природы человека, взросления его души.
Беседовать с Феликсом Бахшиевым, его давним другом и коллегой по перу, было интересно и самому Расулу Гамзатову. Его вопросы касались многого, о чём болела душа поэта, и это рождало ответы эмоциональные, афористичные:
«Лично я полного счастья не испытал никогда и такого человека не знаю, кто бы его испытал. Для полного счастья одним здоровья не хватает, другим — денег, третьим — времени, а многим — всего этого вместе.
— Не за счастьем надо гнаться и бояться не другого мира, а позора.
— Идеология всегда была, и она всегда есть. А вот свободы никогда не было и сейчас её нет. Голодной свободы и нищей независимости не бывает.
— Идеология, возвышающая один класс, позволяющая одной партии править всеми, одному аппарату руководить всеми, — такая идеология ущемляет человека.
— Я во многом разочаровался в том, во что верил. Тем, что я дал себя обмануть.
— Я бы создал две партии — партию хороших людей и плохих людей. И пусть плохие станут хорошими, а хорошие ещё лучше.
— Каждая эпоха имеет хорошую и плохую стороны.
— Вот стали винить во всех грехах коммунистов. А ведь коммунистами были и Пикассо, и Неруда, и Арагон, и Хикмет, и Шолохов. А какие они великие и талантливые люди — весь мир знает.
— Не перестают твердить, что сегодня всем дарована свобода. Ложь. Что всем дарована независимость. Она пагубна. Надо наконец понять: всем места хватит на земле, как звёздам в небе и волнам в море».
Сожалел Расул Гамзатов, главным образом, о том, что был излишне очарован политическими галлюцинациями, что государственная работа отняла слишком много времени, которое он мог посвятить творчеству. Он перелистывал свои многочисленные книги, чтобы собрать томик избранного, и приходил в отчаяние от того, как далеки от истинной поэзии оказались некоторые его стихи, в которых сквозила политическая конъюнктура, но не было живого чувства. На счастье, Гамзат больше писал о вечном — любви, женщине, друзьях, родине. Эти стихи остались жить, были на слуху, продолжали дарить людям волнение любви и чудесную красоту мира.
Но мы пред собою не лживы И трезвым достигли умом: Не всё, что живёт, пока живы, Жить будет, когда мы умрём... [196]1 июля 2001 года скончался Яков Абрамович Козловский.
Поэтесса и переводчица Марина Ахмедова-Колюбакина рассказывала, что Расул Гамзатов узнал об этом во время проведения очередного съезда писателей Дагестана. Гамзатов сказал о случившемся горе в микрофон и... не смог сдержать слёз. Все встали, и эта минута молчания была очень долгой.
196
Перевод Я. Козловского.
Яков Козловский был для Расула Гамзатова больше, чем другом и переводчиком, он стал значительной частью его жизни. Козловский перевёл огромное количество гамзатовских строк. Несколько стихотворений в его переводах стали знаменитыми песнями. Свою роль в творческом успехе Расула Гамзатова он никогда не преувеличивал, напротив, давал отповедь досужим болтунам, толковавшим о том, что Гамзатова якобы сделали переводчики.
Впрочем, Гамзатов и сам говорил, что без переводчиков мог остаться просто аварским поэтом, мало известным в стране и мире.