Ратник
Шрифт:
— А кто еще? У него словно шило в заднице. Не сидится ему на месте. И ладно бы сам чудит. Его жизнь — он сам за нее в ответе перед Всевышним. Но ведь эта неугомонная натура вон что удумала! — произнес воевода и взяв со стола лист бумаги, протянул Даниилу.
— Прочти, — не взяв эту грамоту, произнес брат царицы. Мелочь, а статус показывает.
Воевода же швырнул ее на стол в сердцах и выпалил:
— А что тут читать?! Этот мерзавец предлагает вывести в бой весь полк! Весь! И только ради того, чтобы побить какую-то кучку татар, которую он на хвосте таскает
— Прочти, — с нажимом произнес Даниил Романович.
Воевода тяжело вздохнул. Взял лист. И не спеша прочел. Почти что по слогам.
Даниил присел на лавку и задумался.
Долго думал.
Минут пять. Может быть даже десять.
И воевода все это время не решался подать голос и как-то отвлечь брата царицы. Пока, наконец, тот не поднял взор и не произнес:
— Рассказывай.
— Что рассказывать?
— Все. С самого начала. Я хочу знать, как этот парень появился. Чем жил. И как стал таким, каким он теперь является.
Воевода несколько замялся.
— Что? — с некоторым раздражением спросил Даниил Романович.
— Я самого начала толком не знаю. Не было меня здесь. Может отца Афанасия пригласим? Он Андрея с младенчества знает. И видел все, что с ним происходило.
— Хорошо. Зови его. — несколько раздраженно буркнул брат царицы и взял лист бумаги со стола, откинулся на стенку. Но так, чтобы свет из оконца падал на него.
Прочитал.
Подумал.
Еще раз прочитал, залипнув со всем вниманием на карте. Строго говоря не на карте, а на кроки, но это не важно. Главное, что ему было все понятно на ней. Вообще все. Где река течет. Где лес стоит. Где овраг. И так далее.
Смотрел он и думал о том, почему никогда раньше с подобными вещами не сталкивался? И почему царевы воеводы никогда так не предлагали проводить бой? Ведь парень был на этом месте. Зарисовал все. Прикинул что к чему. Все спланировал. Заранее спланировал. И все эти чудеса — хорошо продуманная игра. Во всяком случае Даниилу Романовичу именно так показалось.
Наконец пришел отец Афанасий и начал вещать.
От сотворения мира образно говоря, то есть, начав едва ли не с библейского текста из Бытия. А именно с прихода Прохора с женой в город Тулу из Коломны и скандала, который был с этим связан. Они обвенчались вопреки воле родителей и те вставляли детишкам палки в колеса как могли, не давая возможности здесь нормально осесть. В конце концов успокоились и все утряслось. Вот тогда-то Андрей и родился…
Долгий и сложный был разговор, в процессе которого Даниил Романович потихоньку собирал у себя в голове «картину маслом». Шаг за шагом.
И чем дальше, тем сильнее убеждался — летом 1552 года[1] что-то произошло, изменившее Андрея самым решительным образом. И если бы это изменение не произошли на глазах многих людей, то все бы были убеждены — подменили парня.
Дослушав повествование Даниил Романович потер лицо и устало обвел их взглядом. Священник и воевода тоже притомились. Чай лясы точили уже больше трех часов. Да что лясы? В некотором приближении эту беседу можно было бы даже назвать допросом.
Брат
В тексте не было практически никаких формальностей и обычных красивостей. Более того, в тексте не было ни одной скрытой цитаты из известных Даниилу Романовичу книг. Он был сух и лаконичен. Короткие рубленые фразы. Емкие, ясные, то есть не требующие толкований или каких-то уточнений. Почерк также был лишен привычных для эпохи красивостей. Аккуратные буквы. Одна к одной. Строка не залезала вверх и не падала вниз. Словно Андрей писал по отчерченным линиям, но их Даниил не заметил. Причем буквы также не менялись в размерах. Из-за чего читать предлагаемый парнем план было легко и приятно. И он это не только ощутил, но и осознал. Особенно в связи с кроки, изображающей местность и предполагаемую расстановку сил.
Чем-то это напоминало подготовку к Казанскому взятию, когда строили крепость, а потом справляли ее по реке, чтобы у Казани поставить. Да и вообще, в целом. Но в тех документах, конечно, пустословия было не в пример больше. Иной из них по нескольку раз приходилось читать, чтобы все понять…
— Интересно… — выдавил он из себя. — А что полк?
— Полк рвется в бой.
— Ты уже отдал приказ готовиться?
— Его отдал Андрей, — усмехнувшись заметил отец Афанасий. — И я боюсь представить, что произойдет, если его отменить.
— А что произойдет? — фыркнул воевода. — Полк после той истории с конями так и сидит в городе почти всем составом. Слушает сказки Устинки — послужильца Андрея. Да поет песни. Если я скажу, что полк никуда не пойдет, то воины просто поедут по домам…
— Ты думаешь? — удивился отец Афанасий, и скепсис на его лице был настолько неподдельным, что вопрос этот напоминал издевку.
— Конечно. И где-нибудь за городом соберутся, да выступят туда, куда их Кондрат поведет. Он ведь знает куда идти.
— А если Кондрат никуда никого не поведет? Если отправить его в Коломну гонцом?
— Тогда они мне душу вытрясут всю.
— Будет бунт?
— Очень может быть, — ответил вместо него отец Афанасий. — Воевода он, — махнул рукой он в сторону руководителя полка, — но слово Андрея сейчас в полку настолько весомо, что…
— Я понял, — кивнул, перебив его Даниил Романович. — А если отбросить это в сторону, сам-то ты что думаешь?
— Он лихой парень. Всевышний ему явно благоволит. И нужно попробовать. Если из засады навалимся — можем одолеть.
— Если он собрал столько татар, сколько тут сказано, — заметил Даниил.
— Человек предполагает, а Бог — располагает, — пожал плечами воевода. — Пока он все делал рассудительно, хотя, если не вдумываться, может показаться, что он просто умалишенный. В конце концов, имея дюжину бойцов, разбить более сотни воинов да пастухов — это успех немалый. Тут можно что угодно болтать и думать, но Всевышний свое слово сказал. А что наше слово поперек его?
— Хотел бы я возразить, но не чем, — тяжело вздохнув, согласился с ним отец Афанасий.