Ратоборцы
Шрифт:
Дубравка, в знак изумленья, накрест прижала руки к груди.
— Александр? — переспросила она. — Ярославич? Он русский?
Маленькая княжна приходила все в большее и большее изумление. Она засыпала отца вопросами.
Наконец он спокойно и просто стал повествовать о грозном и внезапном нашествии на Новгород неисчислимого полчища закованных в латы воителей Севера, во главе с самим Биргером-герцогом, полководцем, для которого — так считали те, кто валом валил под его знамена, — не было равного в целом свете.
А в это время по Руси пробушевало другое нашествие — Батыево. Да он потому и ринулся, Биргер! Он знал: города и крепости Земли Русской обращены в пепел, раскиданы по бревнышку. Сильные Земли Русской погибли в битвах — от горячей их крови потаяли снега!..
— Сам Батый мне сказывал, доню, — воскликнул горестно Даниил, — русские, так говорил он, сражались, отрекшись от жизни!.. Да что в том?! Распря, распря княжеская все погубила!.. Да и теперь — князи русские — нож вострый точим один на одного, братний!.. Никак все собраться не можем под скипетром единого. А теперь уже и не позволят татары. Поздно!..
Он замолк, дабы преодолеть волнение.
Ему слышно было, как стучит сердце приникнувшей к его плечу Дубравки.
— Видишь, Дубравка, — продолжал он, — татар этих столько пришло на нашу Землю, что вот когда бы довелось тебе увидеть, как саранча приходит в черный год, — тогда бы только ты поняла!.. А саранча так приходит: тысячи и тысячи верст облегает кругом, а толщиной — в пядень! Словно бы жирный полог, черный, вдруг всю землю прикрыл!.. Былинки зеленой не видать!.. Однажды в саранчу ехал я на коне. Так ты знаешь, донька, — копыто конское чвакает в ней, в саранче, точно в масле, давя ее и меся!..
Княжна содрогнулась.
— Так вот и татары пришли! — продолжал Даниил. — Видел сам: там, где прежде, до них, леса стояли — густые, дремучие, такие, что и змее не проползти, ветру запутаться, — там после проходу татарского, смотришь издали, будто бы веник-голик раздерган по прутьям и кой-где реденько понатыкано… То были войска, подобные судьбе! Пыль и дым досягали до неба. От хода Орды безумели и звери и люди!
О, донька!.. — угрюмо, с закрытыми глазами, покачнув головою, произнес Даниил. — До них, до татар, на Земле и не знали, что может найтись столько коней! Вся Азия — на коне! Да разве одни татары только!.. Они, татары, всяк народ встречный подмяв под себя, мешали его с собою, все языки!.. И возрастали числом, и катились, и катились все дальше, а их все больше да больше становилось!.. Дочерь! Дочерь! — воскликнул он, забывая, что с малюткой беседует, и как бы жаждая пред ней оправдаться. — А что ж — с мечом против саранчи?! И меч вязнет! И копыто конское грязнет в их плоти нечистой! И плечи могучие вымахиваются, а их все больше да больше! А разве не пытались?..
При этих словах князь Галицкий слегка расстегнул ворот домашней одежды своей и коснулся дочерней ладонью огромного лучистого рубца, обезобразившего ему грудную правую мышцу, — след рваной раны от татарского, с зазубриною, копья.
— Пытался, донька! — проговорил он. — Это мне татарин копьем разодрал…
Дубравка очами, полными слез, глядела на отца. Ну что, что она может сделать этому большому, сильному, как бог, человеку, чтобы понял он, как жалеет она его, как любит и как страшно отомстит за него этим проклятым татарам, когда вырастет большая?!
И, по внезапному детски-женственному наитию, она коснулась губами этого страшного рубца и, застыдясь, приникла лицом к груди Даниила…
Она и его смутила и растрогала до слез…
Наконец, возобновляя рассказ свой, он сказал так:
— Нет, дочь моя!.. Уж ежели там — вся Азия на коне, то и нам, Руси всей, да и Европе всей, — на коня, на коня же… И переборем мы их!..
Он повествовал дальше.
Дубравка впервые по-настоящему услышала от него, как рухнула под ударами Чингиз-хана великая Китайская империя, затем — царство Тангутов, коего не спасли ни заоблачные высоты, ни тысячеверстные пустыни. Он рассказал ей о гибели Хорезма, о сокрушении Армянского и Грузинского царств, о том, как подмяли под себя татары и перемешали с собою неисчислимые орды половцев и каракалпаков… Как, пройдя через всю Русь, вторглись и к нему — на Галичину и Волынь.
Как просил он — и тщетно! — еще задолго до вторженья, короля Бэлу о союзе, о помощи, как тот отказал ему. А потом и сам, погубя в поле стотысячную конную мадьярскую армию, позорно бежал, гонимый татарами по пятам… Как притихли государи Европы… Как после несчастного для христиан дня сраженья под Лигницей к Батыю, в его венгерскую ставку, одних только рыцарских окровавленных ушей, отрезанных у трупов, было отправлено девять полных мешков!..
…Он поведал ей о том, как дотоле никем и никогда не побеждаемая Русь склонила главу свою под ярмо. Как понял старейшина Земли Русской, Мономашич Ярослав, отец сего Александра Новгородского, что не мечом теперь, а данью, златом и серебром надо спасать народ. И это было мудро, ибо иначе вырезали бы всех, и даже детей, которые успели дорасти до чеки тележной!..
Дубравка с трудом переводила дыханье, захваченная ужасом того, о чем повествовал отец.
Мудрый отец Александра Ярослав, обласканный Батыем, не умедлив, принял старейшинство в Земле Русской и, ублажая и удерживая поодаль черные сатанинские полчища щедрой данью, подкупами и подарками, самоотверженно принялся целить и утешать скорбную и погорелую, кровью сочащуюся Землю!
Погребались бесчисленные мертвые тела. Отстраивались города. Плуг и соха принялись вновь кроить ущедренную тлением землю… Народ возвращался из лесов.
И опять, исподволь, великий князь Владимирский — отец того Александра Новгородского — делался и грозен и властен.
— А Александр тогда, дочурка, совсем еще юным княжил в Новгороде. Один Новгород чудом уцелел только: не дошли татарове… А Новгорода того, богатого, вожделели все — и немцы и свей!.. Новгород — то ключ к морю! Кто держит его — тот и богатеет. А и щит — Земле Русской!.. Ежели кто проломится сквозь те ворота новгородские к нам, в Землю, — то поди удержи!.. И вот пришел на Неву Биргер… С ним — свей, и сумь, и емь — вся Финнмарка! Только карелы одни — те не пошли с ними… Пришел Биргер… И датского короля люди примкнули к нему. И множество рыцарей немецких стеклось к нему под хоругви!.. Девять тысяч кованой рати!.. Так велел папа Римский!.. Они ведь, эти католики, — с горечью пояснил князь, — считают нас, русских, гораздо хуже, чем язычников!.. Да-а! Девять тысяч кованой рати!.. — повторил он.
Дубравка замерла…
И Даниил, словно бы сам находившийся в тот страшный час близ Александра, да и на самом деле знавший все доподлинно, что там происходило, на берегах Волхова и Невы, рассказал ей, как с горсточкой воинов, всего лишь около семисот, юноша Александр, еще неопытный в битвах, отверг просьбы и мольбы всех ропщущих и испуганных о том, чтобы юный князь взмолился бы отцу своему о присылке больших полков, и, словно барс, — «а у них ведь, у Суздальских, барс и начертан на знамени их!» — словно барс, кинулся он, юный Ярославич, навстречу Биргеру…