Ратоборцы
Шрифт:
Судороги прекратились. Дышал человек тяжело, прерывисто, но всё ещё жил. И молчал.
Первым не выдержал Фиаринг — как Риллавен и ожидал. Хотя и гораздо раньше, владыка был уверен, что смотреть Фиаринг будет минут пять. Но оно и к лучшему, у Риллавена сил не осталось на тишину.
Дальдр Фиаринга должен был войти точно в сердце Бродникова, но вонзился в песок, человек исчез. Повеяло сладковато-пряным ветром внесторонья.
— Щель на внесторонье пробил, — объяснил и без того понятное координатор.
— На потёмочной казни? — не поверил очевидному старейшина-лайто.
— Нет, на вечеринке в честь полнолуния, — рявкнула старейшина-дарко. — Владыка, — дёрнула Риллавена за рукав, — так состоялась казнь или вы намерены найти человека и добить?
— Нет! — выкрикнул Фиаринг. — Всё. Даже если ходочанин выживет на внесторонье — пусть. Это судьба.
— Судьба, — согласился Риллавен. Теперь он и сам не знал, рад он случившемуся, или обозлён, — Бродников опять победил, Фиаринг снял с него вину и владыке обезьяныш стал неподвластен… А значит, и Риллавен свободен от его власти… Как же всё перепуталось, ничего не понять! Ненависть и восхищение, злоба и приязнь. «Сложись всё иначе, я мог бы стать его другом», — подумал Риллавен и тут же загнал непрошенную мысль подальше, туда, где жили воспоминания об ушедших, бесконечно дорогих и навечно потерянных людях.
Риллавен коротко глянул на Фиаринга из-под ресниц: мертвенно-бледный, уши обвисли, а глаза сухие, усталые и пустозракие. Стражу сейчас всё равно куда смотреть и что видеть. Заплакать бы ему, но не сможет — всё выгорело и выстыло, даже слёзы. И смерть обезьяныша эту пустоту не заполнит, нечего и надеяться.
— У Нитриена нет больше виры к Бродникову, — сказал Риллавен слово владыки.
— Благодарю, — склонила голову старейшина. Мгновенье поколебалась и сказала, глядя Риллавену прямо в лицо: — Запретили бы вы потёмочную казнь, владыка. Навечно. Люди не должны так умирать. Что бы они ни сделали — не должны.
— Да, — кивнул Фиаринг. Остальные молчали — бездумные, безвольные статисты, декорации в нелюдском, невозможном своей жестокостью, но всё-таки отыгранном спектакле, участниками которого стали Риллавен, Бродников и братья ар-Даннианы.
Верёвки сгорели в межстороннем тамбуре. Славян ухватился руками за ветер — на внесторонье и не такое возможно, раскачался как на тарзанке и прыгнул в сияющее голубым светом окно на Техничку. Из внесторонья выпал прямо в сугроб, большой и мягкий. Перевернулся на спину, посмотрел в хмурое вечернее небо. «Снег завтра пойдёт», — подумал он.
Тело опять предало. Тело хочет жить, и плевать ему на душу, которой так мерзко после содеянного, что хочется исчезнуть без следа, плевать на разум, который вынес убийце приговор. «Значит, придётся самому, — решил Славян. — Так, чтобы у моего не в меру умного и одарённого тела не осталось ни единой лазейки, ни самой крохотной возможности удрать от возмездия».
Пронзительно-холодный ветер швырнул в лицо пригоршню снега. Двадцатипятиградусный мороз это вам не лёгенькие минус два Британского побережья. Славян и не подозревал, что может так быстро бегать. Утоптанный до каменной твёрдости снег обжигал босые ступни, ноги скользили, Славян падал, вскакивал, бежал. Остатки магии внестронья надёжно уберегут от простуды, но медлить всё равно нельзя, надолго защиты не хватит, надо как можно скорее добраться до тепла.
Когда в фойе университета вбежал рыжий босоногий парень в летних джинсах и тоненькой светло-зелёной футболке-безрукавке, охранник от изумления остолбенел, только и сумел понять, что кровавые ссадины на щиколотках и запястьях от верёвок.
Парень на мгновенье задержался у щита с расписанием и помчался наверх, к лекционным аудиториям.
Как добрался до своей группы, Славян не помнил. Зачем — тоже. Просто идти больше некуда, комнаты в общежитии и той нет, выписался перед отъездом.
Испуганный «ох!» в двадцать девять глоток заставил очнуться.
Славяна усадили на стул, закутали в куртки, кто-то растирал посиневшие ступни, — кожу пекло и кололо.
— Серосовин, чего столбом застыл? — рявкнула преподавательница, элегантная, немного полноватая блондинка средних лет. — Беги в буфет за водкой! Кристя, давай на кафедру, путь чай греют. Да быстрее вы!
На ноги натянули чьи-то носки домашней вязки, сразу две пары, Серосовин прямо из бутылки влил Славяну щедрый глоток водки — в пустой желудок как огненный шар свалился. В руки сунули кружку с чаем.
— Заварку-то уберите, — выдернула преподавательница из кружки заварочный пакетик. — О, с малиной, — глянула она на этикетку. — Молодцы, сообразили.
Серосовин опять подсунул бутылку.
— Нет, — отстранился Славян. — Больше нельзя.
После эльфийской пытки напиться — верный способ загреметь в реанимацию.
— Славка, ты хоть морды этой гопоты запомнил? — спросил Серосовин, высокий темноволосый парень, могучий, широкий, тяжеловесный.
— Нет, капюшоны, воротники высокие, ничего не разберёшь, — ответил Славян. Как и следовало ожидать, объяснение одногруппники нашли сами, Славяна не спрашивая. Уличные грабители, гораздые отобрать сумку, снять с одинокого прохожего куртку и ботинки, в больших городах не переводятся никогда. На ссадины никто не обратил внимания, слишком ошеломило само появление Славяна.
— А их одежду запомнил? — не отступал Серосовин.
Славян дал как можно более расплывчатое описание.
— Хрен найдут по таким приметам, — сказала тоненькая рыжеволосая Кристя. — Разве что у них серия, другие пострадавшие смогут кого-то опознать.
— Вряд ли, — ответил Серосовин. — Я про гоп-стоп в округе ничего не слышал. Если залётные раздели — всё, никогда не поймают. Славка, у тебя хоть что-нибудь осталось?
— Нет. Ни денег, ни документов.
— Документы могли выбросить, — сказала Кристя. — Надо поискать. Где это было?
— У западной автостоянки, — ответил Славян правду, из щели он выпрыгнул именно там. — Но не думаю. Не на месте же они сумки потрошили.
В аудиторию вошёл декан — картинной красоты сорокалетний мужчина, виски чуть тронуты сединой, небрежно-элегантный тёмно-вишнёвый костюм — рыкнул на столпившихся в коридоре зевак, раздражённо захлопнул дверь и подсел к Славяну.
— Отогрелся, путешественник? Да, неласково тебя родной город встретил.
Вслед за деканом вошел милиционер из опорного пункта, кивком поздоровался сразу со всеми.