Ратоборцы
Шрифт:
— Так значит всё-таки можно… — Хаким блаженно улыбался. — Что бы трава была… Много воды… Персики… Господин, пусть это будет через тысячу лет, но ведь будет. Так красиво…
— Только мы тысячу лет не проживём, не хелефайи.
— Ну и что, господин? Если посадить дерево или выкопать колодец, они останутся и после того, как мои кости заметёт песком. Значит, я не зря прожил, на земле остался мой след, который нужен людям.
— Ты прав, — ответил Славян. — А я сказал глупость.
Хаким смутился. Странный господин ему достался. Держится запросто, как с равным, но в то же время остаётся далёким и недостижимым как луна. Словно
— Господин, — сказал Хаким только чтобы избавиться от мешанины неподъёмно сложных мыслей, — хочешь ещё чаю?
— Нет, спасибо. И, Хаким, пожалуйста, перестань называть меня господином. Я тебе не хозяин.
— Я клятву дал, — ответил Хаким. — И теперь принадлежу тебе в жизни и посмертии.
— Нет. Я твою клятву не принял. Она улетела прочь и стала ничем, песком и камнями. Ты свободен, Хаким.
— Ты не веришь мне, господин? Думаешь, предам тебя?
— Я верю тебе всей душой. Ты благороден и честен. Я без опаски возьму из твоих рук и хлеб, и воду.
Сильно сказано. Даже слишком — Хакима в раскалённой пустыне мороз пробрал, как в самом глубоком подвале крепости.
— Тогда почему ты отвергаешь меня?
— Разве? — удивился Славян. — Мы ведь делим и воду, и еду, и даже сны.
Всё верно. Но почему так тяжело и одновременно пусто? До сих пор сложных разговоров Хакиму вести не доводилось, и нужных слов не было.
— Ну что тебе не нравится? — спросил Хаким. — Ты мой господин, я твой слуга и следую за тобой повсюду, помогаю во всём.
— Зачем?
— Ты спас мою жизнь и душу, — сказал бедуин, — и теперь я обязан служить тебе. Иначе на меня падёт бесчестие. — Хаким порадовался: так хорошо всё объяснил своему безумному господину, сделал жизнь простой и понятной.
— Это ты спас мне и жизнь, и душу, — опять всё запутал Славян. — Без тебя я никогда бы не выбрался из крепости, и вскоре стал бы ещё одним выворотнем, полностью утратил себя. Без тебя я не выжил бы в пустыне и часа — или бы рыцари поймали, или змея укусила, или в расселине ногу сломал. Да мало ли что могло произойти с таким неумехой. Так что это я твой должник, и ты в праве требовать от меня служения.
Вот такое Хакиму и в дурном сне бы не приснилось — приказывать Славяну. Пусть и совершенно безумному, но высшему.
— Ты сильнее, — сказал Хаким.
— Чем? — продолжал запутывать Славян.
— Ты не сломался, не отдал Соколам свою душу.
— Я сопротивлялся только шесть месяцев, а ты — шесть лет. Так кто из нас сильнее?
— Ты смог уйти, — ответил Хаким.
— Благодаря тебе.
Хаким вперил взгляд в прогоревший костёр. Остались только едва тлеющее угли. Коротко и быстро глянул на Славяна. Вот ведь свалилась чума на его голову!
— Почему ты не хочешь, чтобы всё было просто, как у всех? — прямо просил он Славяна.
— Кого ты называешь всеми — Соколов?
— Нет!
— Ну так я и не Сокол. И ты не Сокол. Ты человек. Людь.
И тут вдруг пришли нужные слова, выскочили из самого сердца.
— Пока я служу тебе, — сказал Хаким, — в моей жизни есть смысл.
— Какой именно?
Вот ведь упырь, а не человек! Вцепился и не вырвешься.
— Я больше никогда не стану причинять боль, — ответил Хаким. — Я посажу деревья. У меня будет много детей. Я сделаю себе оазис, и в нём никогда не будут убивать.
— Ну и зачем тебе я — почву под деревьями унавоживать?
Хаким рассмеялся.
— Славян, ты сумасшедший, дэвана. В твоей голове плясали сорок дэвов и вытоптали все мозги. Ты мог бросить меня к своим ногам, водить на цепи как пса… Но ты сделал меня свободным. Просто так, ни ради чего… Зачем?
— За тем, что свободный может стать другом только свободному. А мне хотелось бы стать твоим другом. Если ты позволишь.
— Точно дэвана.
Славян усмехнулся плутовски, подхватил посуду и пошёл мыть её песком. Хаким засыпал кострище. Ох и весело будет анэршылнынам, когда на их многомудрые головы такое сокровище свалится. Не всё одному Хакиму мучиться.
— Славян, — спросил он друга, — а тебе не страшно всю жизнь быть господином только самому себе, и не иметь другого господина, защитника и покровителя, кроме себя?
— Мне всего двадцать один, так что о всей жизни говорить рано. А господином себе я никогда не был, и не буду.
От изумления у Хакима и голос пропал. Это с таким-то самообладанием? С такой силой?
— Но кем тогда? — выговорил-таки он.
— Другом. Я себе не господин, а друг. Если есть господин, то ведь должен быть и раб, верно? А рабом я не буду никогда. Даже себе самому.
— Сложно, — ответил Хаким. — Но красиво. Я подумаю. А теперь и поспать надо, за ночь много пройти придётся.
Он расстелил одеяло, лёг.
На соседнем одеяле пристроился Славян.
— Хаким, когда мы придём к стойбищу анэршы… — голос у Славяна стал неуверенным.
— Они пойдут за тобой к Весёлому Двору, — без колебаний ответил Хаким.
— Я не о том. Хаким, у меня есть семья. Они довольно влиятельные люди и, едва услышат, что я жив, захотят забрать меня домой.
— Ты не хочешь их видеть? — приподнялся на локте Хаким.
— Очень хочу, но не могу. Я не уверен, что безопасен для них. Чтобы сбежать, чтобы уничтожить Весёлый Двор, я стал наполовину Соколом. А владыка Нитриена всегда был им врагом. Ховен или Виалдинг запросто могли привесить на меня тайную оморочку, которая заставит убить брата. Или кого-нибудь из друзей… Это для меня они Дарик, Доминик, Феони. А для них — всего лишь владыки и повелители, фигурки на игровой доске! Я не могу рисковать жизнями тех, кого люблю, кому клялся быть братом и другом. — Славян сел, пронзительно, требовательно посмотрел на Хакима: — Сначала из полу-Сокола я должен стать полноценным людем, и только тогда смогу послать им весть. Когда буду точно знать, что не причиню никому из них вреда. Хаким, мне надо сменить имя. Что-нибудь простое, безликое… Алекс Шарифи, например… Никто даже не поймёт, европеец я, араб, пуштун, израильтянин или курд.