Равиен, дорога обратно
Шрифт:
— Бабушка… — я присела рядом с ней и взяла за руку. Она сжала мои пальцы…
А дальше был ветер. Сильный, почти ураган. Он набрасывался на деревья, словно стараясь переломать все ветки, силился выдрать кусты с корнем, гнул траву, бил в лицо, засыпал глаза песком… и внезапно стих.
Ни бабушки, ни старичка на поляне больше не было.
Ромэй:
Матервестер! Это было что-то с чем-то! Обязательно надо будет записать магосрез, хотя я и не очень люблю, когда у меня в голове кто-то копается. Но эта потрясающая
Ветер унялся так же неожиданно, как и начался… кругом валялись отломанные ветки… в сарае тревожно ржали лошади… Таня, плача, сидела на тропинке… И отовсюду к нам, пошатываясь, потихоньку брели оборотни. Пожилые, среднего возраста, молодые и совсем дети.
Пара зарёванных блондинок поддерживала с двух сторон парнишку с хохолком на голове, который едва перебирал ногами, почти повиснув на подругах.
Тай:
Я с самого рассвета нарезал круги по местности. Круг налево, и я там, где был вход. Круг направо. Круг большой. Зигзами между деревьев. Углом и резко снова к воротам. Сесть и почесать за ухом. Тщательно. Есть-то как хочется! Пойманная ночью про запас конкау уже давно оприходована. А ворота всё не открываются!
Я лёг, вытянув передние лапы и положив на них морду. Лес всегда полон шума и звуков. Даже сейчас, когда многие птицы перебираются в другие края — туда, куда придёт тепло. А насекомые заканчивают свои земные дела и готовятся уснуть. Большая часть — навсегда. Пролетающий мимо толстый жук замер в воздухе. Никакой магии, только природа. Интересно, что его насторожило? В кустах протрещала киявва. Откуда-то справа ей ответила вторая. Сплетничают, как наши самки вечером у костра. С верхушки дерева раздалась трель фиелси. Прощается.
У этой птицы на каждый цикл года своя песня. Прилетая — поёт одну, радуется. Здоровается. Потом песня поиска партнёра. Затем радость — птенцы проклюнулись. Попозже — птенцы оперились. Песня первого полёта. Следом ещё одна — дети выросли. Ну, и вот — прощание. Направляются за море. Зимовать в тепле.
Где же этот маг с самкой?! Ладно, ещё попрыгаем и покружим. Влево — за дерево, потом вправо — за другое. Теперь снова влево. Вправо. Влево. Р-р-ртяф!
Татьяна:
Мне хотелось уйти, как можно скорее.
Этот сад… благодаря тому, что оборотни быстро пришли в себя, они не дали ему погибнуть, уверив меня, что магия этого места ещё несколько лет не позволит зиме здесь разгуляться, а потом они наберутся достаточно сил, чтобы… ну, и слава мурлыке. Пусть живут тут, это их дом, особенно теперь, когда они осиротели. Всё же старая магиня останется в их памяти не только умалишенной убийцей.
Им всем было грустно и больно… не меньше, чем мне. Они всё понимали — про «бабушку», про привязки и про её сумасшествие. Но она любила свой сад, и, как бы там ни было, пусть и недолго, была и моей
Она же не виновата, что сошла с ума. И злиться на неё за это «убей её!» — я не буду. Человек был болен. И в нашем-то мире старики часто теряют рассудок, а здесь… бабушка испугалась, ведь её сознания ещё хватило, чтобы понять — едва я перережу привязки, она умрёт.
Короче, хватит об этом. Только не терпится исчезнуть отсюда побыстрее, а магёнок зачем-то ускакал в дом и не появляется уже около получаса.
Ромэй:
Я перерыл все свитки, переворошил все книги, пыль стояла стеной… Кожа противно зудела, в горле першило, в глазах слезилось, в носу свербело… Но маленькой тоненькой книжки и листа с пророчеством не было! Хоть плачь, матервестер!
А ведь там записано последнее восьмистишье… Наверное, важное, хотя, может, и совсем бесполезное, но мы об этом никогда не узнаем. Потому что братец чокнутой старухи имел такой почерк, что сразу разобрать написанное им было просто невозможно!
А я, идиот, зачем-то кинулся сначала расшифровывать верхние строки. Нет, про понимание там всё правильно, но мне про него и кагхни прекрасно объяснил. Про дружбу, понимание и про то, что я, в отличие от некоторых, пока ещё в своем уме. Даже если являюсь частью пророчества…
Тут я не очень удачно что-то задел или пнул, и на меня с грохотом посыпалось содержимое двух полок стеллажа. Единственного в этой свалке, матервестер! Почему мне так везёт-то в последнее время?!
Поминая пророчество, старуху, девчонку и даже лонгвеста, ну и себя, за компанию, «тёплыми», «ласковыми» словами, я попытался вылезти из-под кучи книг. В процессе снова зацепил стеллаж, и с полки, поблёскивая, упало что-то тяжёлое, чтобы стукнуть меня по лбу, матервестер! и со звоном закатиться куда-то в пыль и грязь.
Татьяна:
Ромка вылез из дома рассвирипевший, грязный и со звездой во лбу. То есть, конечно, не со звездой, а с шишкой, но светила она не хуже.
Постояв на крыльце, магёныш облил всех вокруг и меня персонально недовольством и потопал к воротам. Надутый, как индюшонок перед Рождеством. На ворота он долго любоваться не стал, помахал на них руками, и они открылись, как миленькие. А вот за оградой…
Я думала о своём, лишь изредка поглядывая на насупленную звёздность, и потому не сразу заметила лиса. Оп-па! На людей, то есть на оборотней, в смысле, на меня! Кидается!
У меня после отравы реакция стала замедленной, поэтому он сумел меня достать. Ударил лапами в грудь и уронил навзничь. Но я быстро опомнилась и через пару секунд выкрутилась из-под бешеного лиса уже пантерой, ошарашенно рявкнула и отскочила в сторону. Его кто-то покусал?!
Стоит. Смотрит. Псих какой-то. И Ромей такой же! Я снова вернула человеческий облик и на всякий случай отошла подальше от этих ненормальных. Оба надутые и недовольные, а меховушка ещё и дерётся! Я и сама так гаркать умею… И вообще!