Равиен, дорога обратно
Шрифт:
Татьяна:
Нашла! Валяется, мымрокозёл в крапинку, под ёлкой и вот-вот кони двинет! Ёлка зелёная, Ромка зелёный, — мимикрия, блин!
Хотя нет, плохо мимикрировал, потому что к этой полудохлой тушке уже какой-то волк нагло принюхивается, шевелит лапой и примеривается цапнуть! Ар-р-р! Пошёл вон, это моя добыча!
Надо же, рычит и огрызается, крутизна плесневелая. А-а-а, он просто не один! Ну, всё! Сейчас я кого-то порву на британский флаг, и жить сразу станет проще!!!
— Дарю тебе парочку, — рявкнуло у меня над ухом. Мимо промелькнул лонгвест, очутившись сразу в центре стаи, и тут же в разные стороны полетели шерсть и волки. Нахал!
— Это я тебе дарю! Парочку!
И я тоже врезалась в ближайшего врага, с удовольствием взревев на весь лес и пуская первую кровь.
Хорошая охота… два дохляка у лисятины, два у меня, остальные разбежались. Жаль… Несколько раз перекинулась туда и обратно, чтобы заживить укусы и царапины. А то мало ли, может, эти клиенты зубы не чистят, или у них слюна ядовитая… Во-о-от, порядок. Где там моё… которое под ёлочкой?
Лежит. Наклонилась ближе, тронула лапой, понюхала — дышит. Но едва-едва, и каналы у него, если приглядеться… Вообще-то у Ромки красивая бирюзово-золотистая аура, расцветающая узорами из нитей силы, когда он колдует. А теперь это великолепие еле светится, можно даже сказать, почти погасло. Вот как он умудрился довести себя до такого состояния? Или это потому, что настолько далеко сбежал от меня? Придурок. Двинуть бы по кумполу, но нельзя. Совсем помрёт ведь… и так больше хвоей пахнет, чем собой. А ещё молочком, как малюсенький котёнок. Вот же!
Я снова вернула человеческий облик, с отвращением выплюнула попавшую в рот серую шерстинку и подняла свою квёлую котёночность на руки.
— Пошли назад к костру, или ты ещё волчат погоняешь?
— Да некого, — оглядываясь по сторонам, обиженно фыркнул лис. — Сама допрёшь, или помочь?
Разогнал всех МОИХ волков и опять недоволен… мохнатина-козлятина-озабоченная хвостятина!
— Сама, а то ещё помрёт в дороге, а у меня на руках вроде потеплел.
На полянку вернулись быстро, чуть заметная в траве звериная тропка как будто стелилась под ноги. Я сгрузила полумёртвое тело на остатки нашего ночного ложа. Пока мы отсутствовали, тут порезвилась какая-то наглая зверушка: нагадила в кострище, пометила всю территорию и утащила мою свежепойманную дичь! Р-р-р! И лапник расшвыряла по поляне, зар-р-раза. Подлечу магёнка, пойду по её следу и голову оторву!
Кое-как сгребла еловые ветки обратно, уложила Ромку на пружинящий, пахнущий хвоей матрасик, и, вытащив из его сумки мятый плащ, завернула двухметровую деточку… драть эту деточку некому! Села рядом и задумалась. Птички поют… как ни в чем не бывало. В воздухе ощущается лёгкий привкус осени. Красота. А у меня тут моё недоразумение загибается…
Я всю обратную дорогу пробовала влить в него силу, как делала после лечения кота. Не получилось. Такое впечатление, что у Ромки в районе… кхм… копчика появилась ещё одна, не запланированная природой дырка. И вся сила моментально через неё утекает в землю.
Тай в человеческом образе уселся рядом, тоже пригорюнившись.
Я пораскинула мозгами, вспоминая все подробности. Нахмурилась, покосившись на устроившегося возле меня секс-террориста. Не уверена, что он правильно воспримет мои действия.
— Надо его раздеть.
— Зачем? — вот как можно прорычать слово без единой буквы «р»?
— Затем! Чтобы ласты не склеил… — я лучше буду злиться, чем краснеть. — Не зря, выходит, привязанных надо регулярно… кхм.
— То есть ты сейчас будешь его!!! — Тай подскочил, будто его оса за задницу укусила. — С ним можно, а со мной нет? Что ты в нём нашла?!
— То, что он помирает, дубина! — я тоже осатанела. — Ты вот до утра не сдох, нет? Нет! Наоборот, помчался лису ловить! Вот и лови дальше! А он сейчас коньки отбросит, где мы тогда другого возьмём?! Да и жалко… — последнюю фразу произнесла уже тише, запал кончился. — И я с ним НЕ буду, как ты выражаешься. Надо просто его раздеть, и… ну… рукой.
— Чего рукой? — у лиса было такое странное выражение лица, словно он не совсем понимал, о чём я.
— Тьфу на тебя. Член его рукой… погладить, чтобы кончил. — Ну вот, всё же покраснела и отвернулась. — Может ты это… лису поищешь? Мне неудобно… при тебе, — ушам жарко до невозможности, волосы липнут к шее и вообще! Я опять зла!
Тай, хмыкнув, расстегнул магёнышу штаны и приспустил их.
— Неудобно ей… Ладно, я тут, если что, — и скрылся за деревьями.
Тай:
Р-р-р-р! Больше в голове ничего. Пусто. И только «р-р-р-р!». Спасательница… Ни разу не слышал, чтобы для сохранения жизни надо было подрочить умирающему! Интересно, для спасения мира ей кого поиметь рукой придётся?! Р-р-ртяф! Удачно под лапу попался какой-то зверёк, вроде раккун, но уже не разберёшь. Судя по запаху, тот, что похозяйничал на поляне в наше отсутствие. Неважно. Теперь он будет нашим ужином.
На ком бы ещё отыграться? Вот бы сейчас мне эту стаю волков обратно, я бы её… Ух-х-х! Р-р-р-р!
Неудобно ей при мне! Мне неудобно, при мне — неудобно… Пойти и, правда, на вторую самку поохотится? Может, хоть та нормальных самцов предпочитает, а не тощих задро… магов?!
А уходить страшно: нападёт кто-нибудь, и что? Ни на минуту нельзя одних оставить. Хуже щенков оба.
Татьяна:
Тело магёныша отозвалось на мои ласки довольно быстро. И голосок прорезался, тихий, томный такой. А я увлеклась процессом, потому что параллельно с нежными поглаживаниями вдоль ствола, пробегая пальчиками по тонким венкам и обводя головку, внутренним зрением любовалась наливающейся бирюзовой зарей Ромкиной аурой. Вспыхивающими и гаснущими в ней золотыми бликами удовольствия. Глядя на него именно так, я, кажется, даже точнее понимала, как и что надо сделать, чтобы стало ещё лучше. Ему, его ауре, его магии. Мне.
Это было… невероятно красиво. У меня, наверное, не хватит слов, чтобы описать то, что я видела. Постепенно нежно-бирюзовые волны с золотой пеной начали прокатываться всё быстрее, цепляя и меня, заставляя немного менять ритм, касаться чуть иначе, легче или сильнее.
А потом я осознала, что чего-то не хватает… чего-то, чтобы картинка получилась цельной и правильной, чтобы в этот мир пришли и другие краски.
Там, снаружи, я сама не заметила, как расстегнула ему рубашку и провела ладонью по гладкой, шелковистой коже на груди. Задела пальцами сосок, и бирюза внутри нас пошла мелкой рябью, колыхаясь в такт его стонам. Вторая рука нежно регулировала волны золотистого блаженства, то убыстряя, то замедляя движения, а я наконец сообразила, что нужно сделать.