Равная солнцу
Шрифт:
Я подозвал кладбищенского сторожа, чтоб смести грязь и обмыть камень ведром воды. Пока он делал свою работу, я слушал крики птиц надо мной. Посмотрев в небеса, я увидел стаю диких гусей, первыми улетавших от зимы в теплые края.
Старик в драном халате подошел ко мне.
— Читать Коран? — прохрипел он.
— Нет, спасибо, отец, я сам, — отказался я, но все равно дал ему монету.
— Благослови Бог тебя и детей твоих.
— Спасибо, только у меня их нет. — Я расслышал горечь в собственном голосе.
— Положись на Бога, добрый человек. Будут.
Он говорил так уверенно, что я едва не поверил ему.
Когда они с обмывателем могил ушли, я прикрыл глаза и
Присев на корточки, я осмотрел могилу отца. Когда его убили, он был всего десятью годами старше, чем я сейчас. Одно дело — быть поверженным Господом через болезнь или случай — нас всех ждет это поздно или рано, — и совсем другое — пасть от руки человека.
Розовой водой я побрызгал на могильный камень. «Да вознесется твоя душа в рай, да обретешь ты награду, которую заслужил…» — прошептал я.
Над головой снова проплыла, крича, стая диких гусей. Я смотрел на их гладкие белые тела и чувствовал, как меня наполняет легкость, словно душа моего отца наконец обрела свободу. В безбрежности небес мне чудились его теплые карие глаза, улыбавшиеся мне.
Я услышал призыв к молитве из ближайшей мечети и был тронут этим общением с Богом. Снова подозвал обмывателя и попросил воды, молитвенный коврик и глиняную табличку. Разостлав коврик подле отцовской могилы, я омыл руки, лицо и ступни. Склоняясь для молитвы, я ощущал, что мое сердце переполнено и я не могу высказать всего. Я поблагодарил Бога за защиту и помолился, чтоб суд над моей душой не был суровым. Я просил Его милостиво отнестись ко мне, ибо я странное существо, из тех, которых Он не создавал и, может быть, даже не собирается поддерживать. Чувствуя ласку плитки высушенной земли, прижатой ко лбу, я помолился о нежности и милосердии, которые Он являет всем своим созданиям, даже самым скромным.
На базаре всегда есть странные существа, вроде того одноглазого козла, которых обижают и дразнят, но я всегда старался погладить их минуту-другую, потому что и в их появлении на свет — рука Бога. Воины возвращаются с поля битвы с утраченными конечностями и вытекшими глазами. Старики теряют силу, кипевшую в молодых, становясь скрюченными, как ветки, и стелющимися, как деревья. Сердце моей матушки было разбито, а печаль отняла у нее жизнь. Бог сотворил человека совершенным, но земное время поедает его часть за частью, пока наконец не остается ничего и он не обращается в бесплотный дух. Однако есть слава в утрате, сила в ее значении. Я вспомнил слепца, читавшего стихи во дворце; как он выкрикивал строки «Шахнаме», словно они были впечатаны в его сердце и словно утрата глаз помогла ему глубже заглянуть в самую душу слов. Он читал правдиво — правдивее, чем смог бы зрячий, и он надрывал сердца тех, кто слышал его зов.
Строки стихов запылали во мне.
Хвала увечному! Ползущему хвала! Тому, в кого ударила стрела! Хромой, чья мысль быстрее, чем джейран, Слепой, что правдой ярче света обуян, Глухой, что гласу Бога вечно внемлет, Не слыша грома, что колеблет землю. Хвала торгующей бесценным телом — той, Что покупает жизнь такой ценой. Хвала сожженным и клыками рваным, Хвала таящим жалящие раны! Лишь зеркало души, свободное от тела, РаздвинетКогда я встал с молитвы, впервые за двенадцать лет у меня было легко на сердце. Без сомнений, стать евнухом было моей судьбой. Если бы я не стал им, мне не удалось бы подобраться к Исмаилу так близко и я не отомстил бы за отца.
ГЛАВА 8
ПАДАЕТ ЗВЕЗДА
Уверен, когда Фаранак услышала, что ее сын свергнул Зоххака, она бросилась ниц и возблагодарила Бога за Его милости. Нет сомнения, она и дом свой открыла для тех, кому выпало меньше счастья, и созывала их на пир каждый день недели.
Будь на этих пиршествах я, воззвал бы я к слуху гостей и сказал бы так: «Добрая ханум, есть в этой истории то, что ты по скромности своей утаила. Если бы ты не была настолько умна и не отыскала бы пастуха с его чудесной коровой, Ферейдун бы погиб раньше, чем научился ходить. Если бы ты не увезла его в Индию, где его выучил мудрец, ему не удалось бы постичь мудрость. Если бы ты не потребовала справедливости после убийства его отца, он не воспылал бы местью. Если бы ты не предостерегла его от преждевременного выступления против Зоххака, твоего сына убили бы. Если бы ты не захотела отдать ему свое доброе сердце, он никогда не узнал бы милости. Хвала, о хвала Фаранак премудрой!»
В Шираз к Мохаммаду Ходабанде полетела весть, что он избран новым шахом. Подобно Исмаилу, сперва он не поверил. Много месяцев он провел под домашним арестом, и ничего удивительного, что сперва он решил, будто это уловка, проверяющая его верность брату.
Сначала он приказал казнить посланника и тем избежать обвинения в причастности к заговору, в который, он не сомневался, его втягивают, но гонец спасся, предложив сесть в тюрьму на несколько дней, пока правда о смерти Исмаила не подтвердится. В конце концов свидетельства пришли отовсюду, вестника освободили и Мохаммад согласился приехать в Казвин и принять новый пост.
Во дворце никто всерьез не пытался выяснить, кем отравлен Исмаил. Окончательный доклад лекаря оставил причину неясной, а мирза Салман изо всех сил убеждал амиров, что управлять страной гораздо важнее, чем выслеживать заговор, которого, может, и не было. Так как неясно, что убило шаха, доказывал он, бессмысленно добиваться возмездия. Им есть чем заняться.
Само собой, мне тоже стало легче, когда я понял, что никого не будут наказывать, однако удивительно, как легко эти люди отказались от своего долга. Наихудшие из трусов, казалось мне, — пресмыкающиеся перед велениями своих вождей, сглатывающие правду, чтоб удостоиться их похвалы, в душе ненавидящие правителей и ничего не делающие, чтобы пресечь их скверну, пока те еще живы, — ничего. Такова была знать нашей страны, перед кем и я заискивал, пока был ребенком. Теперь я знаю, что, несмотря на все золото, титулы и оружие, они тряслись от страха. Храбрых всегда меньше.
После трех дней траура вельможи были созваны в дом царевны на первую встречу с нею. В назначенный день ее слуги натянули синий бархатный занавес, чтоб укрыть ее от чужих мужчин у нее дома. Пери скрылась за занавесом, и я проверял, слышен ли ее голос в любом уголке зала, как это было давным-давно. Но в этот раз она читала вслух «Шахнаме», отрывок, где великий герой Рустам укрощает своего свирепого жеребца и тот становится его самым верным спутником. Откуда бы я ни слушал, голос ее был громким и сильным.