Равника
Шрифт:
Но его спаситель не был Карном. Его спаситель вовсе не был спасителем. Его схватил богами проклятый вечный. Не помня себя от ужаса, Дак сглазил его лазотеп, и его намагниченный череп резко вывернулся назад, сломав ему шею. Голова существа нелепо запрокинулась на спину, но это не заставило его ослабила хватку. Дак почувствовал это — из него высасывали Искру. Пришло время спасаться бегством в другой мир.
Удрать, пока не поздно!
Но было уже поздно. Он почувствовал это. Бессмертное Солнце снова заработало. Он оказался запертым в Равнике, и пальцы вечного впивались
А затем пришла боль. Невыносимая, мучительная боль. Он подумал, что, наверное, сейчас кричит, но к этому моменту он уже ничего не слышал; даже громкий гул сражения затих, сменившись тишиной, а его зрение померкло, уступив место кромешной тьме. Он не мог слышать, видеть и даже ощущать запахи. Но он по-прежнему мог чувствовать. Сквозь ужасающую боль он чувствовал, как пальцы вечного проникают в то, что делало Дака самим собой, и забирают это. Казалось, что его внутренности выворачивают наизнанку. Что его тело лишается всех жидкостей, всех мягких тканей, превращаясь в обтянутые кожей кости. Но то, что в действительности делало это существо, было гораздо, гораздо хуже. Его сущность, его душа. Его Искра. Её вытягивали, выдирали из него. На миг тьму Дака озарило яркое лиловое свечение.
Он смог произнести всего одно слово: «Умоляю…»
Он подумал о Домри Рейде. И об Ате. И о Зифе Грент. И о Марше.
Он подумал о Мариэль. Он подумал, что по его щеке, кажется, скатилась слеза, и на миг задался вопросом, о ком именно он плачет. Он понадеялся, что о ней. Это было последнее, на что он понадеялся. Последний вопрос, которым он задался. Слеза на щеке была последним, что он почувствовал.
Боль милосердно отступила.
Глава LV
Лилиана Весс
Лилиана Весс столкнулась с небольшими трудностями, не зная, за кого ей теперь болеть. Конечно, она ненавидела Боласа лютой, зубастой и очень кусачей ненавистью, и у неё было больше причин желать ему смерти, чем она могла сосчитать в данный момент. Но она уже давно не тешила себя надеждой, что «хорошие ребята» смогут когда-либо её простить.
Да, она считала себя мастером манипуляции.
Но всему есть предел.
И покушение на её жизнь недвусмысленно дало понять, что своего предела она уже достигла. Если Болас падёт, её «друзья» могут и не дать ей шанса воспользоваться её «чарами». А с включённым Бессмертным Солнцем — разумеется, она ощутила на себе тяжесть его сковывающей магии в тот самый миг, когда оно вновь заработало — она не сможет сбежать в другой мир.
Нет, чтобы пережить победу Дозора, ей необходимо было заранее искупить свои грехи чем-то поистине грандиозным — чем-то, что заставит их дважды подумать, прежде чем её убивать.
И в этом-то и заключается проблема, не так ли?
В своём нынешнем положении она не могла совершить хоть сколь-нибудь значимое предательство Боласа, не рискуя при этом умереть. А смерть делала бессмысленной всю затею.
Так за кого же мне болеть?
Она наблюдала за тем, как Искры убитых и опустошённых мироходцев, кружась, вливаются в Гемму Духа между изогнутых драконьих рогов. Затем её взгляд зацепился за что-то прямо позади них. К ним приближался Паргелий II.
Совершив руками магический жест, она сместила своё зрение. Глазами Вечной богини Окетры Лилиана, кажется, заметила Бифштекса собственной персоной, стоящего на палубе воздушного судна — рядом с пегасом. Он практически взлетел на спину крылатого зверя и обнажил Чёрный Клинок.
Вы только поглядите на это. Будь я проклята, если Бифштекс не был рождён для того, чтобы ездить на крылатой лошади.
Лилиана увидела, как он кивнул ангелу; ангел кивнул в ответ. Протрубили горны. С палуб Паргелия II спикировали ангелы. И они были не одни: следом в бой вступили небесные рыцари Бороса и эльфы-эквенавты Селезнии верхом на пегасах, грифонах и орлах. Маги-иззеты в миззиевых летательных сферах ринулись в самую гущу сражения наряду с иззетскими гоблинами на небесных самокатах и иззетскими феями на взрыволётах. Одинокий сверхзвуковой дракончик летел бок о бок с дрейкокрылом, паровым дрейком, сапфировым дрейком, ветряным дрейком и симикским небоплавом, который в иное время попытался бы сожрать всех остальных. Но не сегодня.
Вместе они принялись истреблять жалкие остатки небесного заграждения вечных. Лилиана понимала, что ей следует бросить дополнительные силы на отражение воздушной атаки, но большинство вечных уже были заняты отражением наземной атаки (и почему при мысли об этом у неё по спине побежали мурашки?). Конечно, она могла задействовать Окетру и Бонту; без сомнения, Вечные боги нанесли бы серьёзный ущерб небесному батальону Гидеона. Но она колебалась, оправдывая это тем, что лучший способ победить крылатого змея — отсечь ему голову. Среди мельтешения атакующих летунов она потеряла Бифштекса из виду — но его по-прежнему прекрасно видел Болас.
Его ставший богоподобным глас пронзил её сознание, причинив весьма ощутимую боль. ИСПОЛНЯЙ СВОИ ОБЯЗАННОСТИ, скомандовал он. ИСПОЛЬЗУЙ ОКЕТРУ ПРОТИВ ДЖУРЫ. СЕЙЧАС ЖЕ! ПОКА ОН НЕ ДОБРАЛСЯ СЮДА СО СВОИМ ПРОКЛЯТЫМ МЕЧОМ.
Вновь взглянув на мир мёртвыми глазами Окетры, она уже через пару секунд заметила Гидеона. Лилиана вскинула воображаемый лук, и Окетра сделала то же самое со своим, более чем настоящим. Они одновременно прицелились в Гидеона и вместе выпустили стрелу размером с метательное копьё. Но в самый последний момент, неужели рука Лилианы и впрямь… дрогнула?
Даже она сама не была в этом до конца уверена. Но стрела Окетры не поразила предназначенную ей цель в лице Гидеона. Вместо этого она на всю свою шестифутовую длину ушла в тело его коня. Пронзённый пегас умер без единого звука и, кувыркаясь, полетел вниз; Гидеон, по-прежнему не выпуская Клинок из рук, рухнул вслед за ним и пропал из виду.
Болас был в ярости: КАК ТЫ МОГЛА ПРОМАХНУТЬСЯ?
Лилиана поморщилась: его ярость походила на железный штырь, ввинчивающийся ей в мозг.