Равноденствия. Новая мистическая волна
Шрифт:
«Здравствуй, малыш!»
(Сергей почувствовал, как предательски задрожали губы).
«Всегда считал и считаю, что есть вещи, о которых нужно говорить только в письме. Ты, возможно, уже просмотрел содержимое этой папки (а если нет — поглядишь чуть позже) и, вероятно, многое понял из того, чего не понимал раньше.
Факты заключаются в следующем:
1. Никто (за редчайшими исключениями, о которых ниже) не в силах противиться стремлению пройти несколько ступеней по Лестнице вниз.
2. Никто не в
3. Выброшенный ключ от Комнаты возвращается на место. Лестницу разрушить нельзя, стены Комнаты — тоже. (Я пробовал)».
Сергей грустно усмехнулся. Стиль письма напомнил ему те редкие разговоры с отцом, когда тот пытался казаться строгим.
«4. Самое главное. Об исключениях. Эти исключения — наша семья, точнее, мужчины нашей семьи. У всех твоих предков было много детей, и только по одному сыну. Все дочери рано или поздно уходили вниз — и только сыновья могли возвращаться.
Но! (Это уже не факты.) Все они (твои предки) предполагали, что в жизни каждого мальчика имеет место такой период, когда он не может полностью себя контролировать, и есть опасность, что лестница унесёт его».
(«Как он аккуратен в выражениях», — подумал Сергей.).
«Именно поэтому я выставил тебя тогда из дома. То же самое сделал со мной твой дед. Прости меня или хотя бы постарайся понять.
Прости меня!
Я очень любил твою мать. Я очень любил (и люблю!) тебя.
Никто, кроме нас с тобой, никогда не поймёт, что такое настоящий ловчий во ржи».
(«А вдруг и я не пойму», — мелькнуло у Сергея.)
«Он один, всегда один, потому что, если хочешь сберечь тысячи ребятишек от падения в пропасть, надо, чтобы никто не знал, где она.
А наши любимые — знают.
А если у нас не будет любимых — кто будет охранять пропасть завтра?
Не очень связно, да, малыш?
Я не знаю, зачем нужна Лестница, я не знаю, почему именно мы — такие. Где эта дьявольская грань, отделяющая нас от остальных?
Так или иначе, — теперь ты — страж.
Будь сильным.
Любящий тебя папа».
— Папа, — повторил вслух Сергей. Комок подступил к горлу, но глаза были сухи. За окном мирно дремал город.
Наташа вернулась на следующий день, ни словом не обмолвившись о событиях вчерашнего вечера.
Началась рутина с мелким ремонтом, оформлением прописки, разбором старых вещей. Чего только не находилось на антресолях и в кладовке, начиная от бронзовых загадочных бюстов и театральных костюмов до старой игрушечной железной дороги и огромных, в общем-то не детских, санок на деревянных полозьях.
Неделя текла за неделей, и всё было хорошо. Сергей сначала прятал ключ от Комнаты у себя в кармане, но, каждый раз неожиданно обнаруживая его на привычном гвозде и задним числом припоминая, что сам повесил его сюда из-за неудобства, оставил эту затею.
Пару раз даже гости заходили, и Сергей сам себе казался смешным, провожая каждого до туалета и обратно в гостиную, где все они были у него на виду.
Он уже начал успокаиваться. Наташа ничем не проявляла своего интереса к Комнате, а для Максима окружающий мир представлялся таким огромным, что вряд ли его сейчас могла заинтересовать скромная дверь в глубине коридора.
Первый гром грянул на день рождения Сергея. В обновлённую квартиру съехались два десятка гостей. Сергей и Наташа готовились к этому заранее. Она занималась столом, а он установил две видеокамеры: одна была направлена на дверь Комнаты, вторая — на гвоздь с ключом. Изображение выводилось на маленький монитор, умещавшийся у Сергея на руке наподобие часов.
Сначала всё шло замечательно. В окружении друзей Наташа была ещё прекрасней, и Сергей любовался ею. Она делала всё, чтобы создать именно для него атмосферу праздника, и все гости необъяснимым образом помогали ей в этом. Много пили, говорили, танцевали (Сергей посматривал на монитор — никто не приближался к ключам), ближе к ночи начали разъезжаться, толпились в прихожей, кто-то пытался затянуть песню.
Сергей взглянул на монитор и привлек к себе Наташу. Шум в прихожей не смолкал.
— Я так тебе благодарен. Я бы не смог жить без тебя.
— И Максима, — подсказала она.
— Конечно, — согласился Сергей и потянулся к ней.
Мир вокруг исчез, когда его губы коснулись её.
Это был последний счастливый день в его жизни.
Через две минуты он понял, что в прихожей неестественно тихо.
Из двери Комнаты торчали ключи.
Сергей не пустил Наташу в Комнату. Он запер дверь за собой и вгляделся в ровно освещённый бесконечный лестничный пролёт.
— Эй! — от безнадёжности тихо позвал он. Ни звука. Он спустился ступеней на пятьдесят и ещё раз крикнул. Не было даже эха.
На белом чистом листе он вывел печатными буквами: «Список № 7».
Не ходить на работу было нельзя. Во-первых, не прокормиться, а во-вторых, бессмысленно. Сидя в квартире, можно было сойти с ума. С таким же успехом можно было не спать, не принимать душ.
Наташа говорила ему, что её совершенно не тянет в Комнату. Особенно когда два следователя, приходившие к ним по поводу исчезновения их друзей, практически с порога отправлялись вниз по Лестнице. Третьего не прислали. Сергея вызвали повесткой, он дал какие-то бессвязные показания, и дело заглохло.
Он знал, что обречён. Он дарил Наташе дорогие подарки, они даже съездили втроём во Францию, но каждая ночь казалась ему последней, и чёрные круги под глазами удивляли коллег.
Всё случилось внезапно. Всего-то за картошкой сходил.
— Ау, я пришёл, — с напускной веселостью закричал он с порога. Из своей комнаты вышел Максим.
— А где мама? — спросил Сергей.
Сын посмотрел на него удивлённо.
Ключ торчал в двери.
Теперь уже не недели — годы текли бессмысленной чередой.