Равновесие невест
Шрифт:
— Ваше Величество, пожалуйста, — дрожащим голоском попыталась заговорить она, но не смогла и слёзы градом покатились по щекам, скатываясь до банальнейшей истерики.
Король, не дождавшись продолжения, подошёл к ней, всучивая в руки стакан с коньяком и поддержав голову девушки, вынудил сделать глубокий глоток. Разумеется, она подавилась, раскашлялась с непривычки, лицо покраснело, но поток слёз остановился лёгкими всхлипываниями и попытками восстановить дыхание. Приобняв за плечи, он довёл Кирнан до углового диванчика, опустил вниз и по его жесту, она вновь
— Что случилось, кэрра? — осторожно спрашивает он, убирая с её лица спутанные шелковистые пряди. Вблизи, не смотря на слёзы, она выглядела такой красивой, почти совершенной. Тёмно-синие глаза смотрели с запредельным доверием и чистотой. Она дрожала, когда обратно подступала истерика, и король растирал ей плечи, возвращая присутствие духа.
— Простите, но я больше не знала, к кому идти, — заговорила она, возвращая стакан, и король убирает его на стол. Девушка не выпускает руку из его рук, доверчиво прижимаясь, поверяя свою историю.
О том, что родители сознательно кормили её магическими смесями, чтобы задержать развитие и не дать созреть раньше срока. О том, что с детства её готовили в жёны королю, и любые попытки отстоять свои права оборачивались скандалами и наказаниями в виде голодовки и изоляции. Её учили быть жестокой, сдержанной и преданной семье, втаптывая в грязь любое инакомыслие и своеволие. Её растили послушной марионеткой, чтобы став королевой, она осталась преданной семье. А в том, что именно она станет следующей кэррой Каргатской никто не сомневался. Ведь она — красавица, умница, с блестящим образованием, и из самого знатного рода. Казалось бы, что могло пойти не так?
— Мои родители на многое пошли, чтобы у меня не было достойных соперниц. Некоторых девушек прямо по их указке убрали с Равновесия. Они постоянно говорили, как это необходимо нашей семьей. Что я должна пойти на всё, чтобы стать королевой. Они верили, что я сумею очаровать вас, влюбить в себя и всё будет по их воле. Им и в голову не приходило, что это невозможно, — говорила Кирнан, заламывая брови, мелко подрагивая, отчего Ник вновь протянул ей коньяк, а после и вовсе ненадолго покинул её, возвращаясь уже с пузатой бутылкой и ещё одним стаканом.
Теперь они пили вместе, и Кирнан более спокойным и медленным голосом говорила, что началось сразу после превращения Селесты в белокрылую. Как жестоки были родители, в попытках навязать её общество королю. Каким рисовали будущее, если она потерпит неудачу. Что с ней сделают, если она опозорится.
Девушка закатала рукава облегающего серого платья, демонстрируя глубокие тёмно-синие с желтоватым отливом синяки. Она стянула с шеи вязаную манжетку, обнажая ещё более страшные следы пальцев.
— Только лицо никогда не трогали, — прошептала она, от стыда пряча взгляд.
А Ник попросту не знал, как на это реагировать, только гнев поднимался из груди при мысли, что такое сделали родители с собственной дочерью.
— Ко мне сватались, не смотря на очевидность их планов, — глухо продолжила кэрра. — Но они дали всем от ворот поворот.
Кирнан подняла глаза, на что-то решившись.
— Ваше Величество, пожалуйста, помогите мне. Вы ведь помогли Селесте и её семье. Вы уберегли их от Брошина Адегельского. Защитили… — она запнулась, подбирая слова, и в порыве перехватила королевскую руку, сжимая изо всех сил. В её голосе сквозила надежда: — Пожалуйста, сделайте тоже самое для меня. Я на всё согласна, только не дайте им запереть меня. Я не смогу так жить. Попросту не смогу! — и она вновь заплакала, не смотря на все попытки сдержать очередной приступ.
Никлос молчал. Он не реагировал на её слёзы, гадая, что ей надо. Король чувствовал — девушка искренна в своих словах, но не мог поверить. И она это понимала, больше не пытаясь молить о помощи, всё больше погружаясь в пучину отчаяния, коря себя за то, что посмела прийти, нарушив все возможные правила.
Король уже собирался отправить её восвояси со словами, что поможет, чем сможет. Что есть такие храмы, где она будет чувствовать себя в безопасности. Что жизнь на этом не кончается. Но заворочался нориус. А за окном зазвучала невидимая гроза, и в этом звуке послышались барабанные перекаты. Тишина вокруг заострилась, а свет будто насытился кровью. И именно это проступило в глазах Кирнан — рубиновый красный отблеск. Он заворожил Никлоса, и тот остановил порывающуюся встать девушку.
Из его кожи выступил нориус, он обвил запястья кэрры, легонько сжав, и она замерла как кролик перед удавом, не понимая, что происходит.
— Останься, — хрипло молвив король, всё ещё пытающийся удержаться от крови, от металлического привкуса на губах, что проступал в дни полнолуния. Сейчас месяц только набирал мощь после новолуния, и королю стоило бы задуматься, что происходит, но связность мыслей ускользала, и он следовал за своей проснувшейся жаждой, увлекая и Кирнан в этот топкий огонь.
Нориусом притянув её к себе, выбил из рук стакан, и в воздухе разлился терпкий аромат коньяка, а губы девушки распахнулись: она хотела было что-то сказать, но не успела — её остановил властный королевский поцелуй.
Это было жадно, алчно и собственнически. Как и его руки, опустившиеся на её груди. Как и нориус, забравшийся под нижнюю юбку. Треснула материя — от платья остались одни лоскуты, а на коже набухли первые красные порезы — монаршеская любовь бывает ненасытной. И Кирнан рада была бы отстраниться, взять паузу, прийти в себя, но король подавлял все попытки сопротивления.
Он подхватил её на руки и отнёс на кровать, покрывая каждую обнажённую частичку тела болезненно-страстными поцелуями. И в этом злом вожделении скрывался голод, перед которым не устоять, от которого не сбежать и не спрятаться. А только сдаться. Особенно когда нориус касается там, где никто прежде не касался. Когда внутри души Кирнан просыпается нечто новое, незнакомое, но такое приятное. И первый стон вырывается из её рта, и она прикусывает до крови губу, расслабляясь под умелыми мужскими руками.