Равновесие Парето
Шрифт:
Время тянулось. У меня заныли ноги, я устал топтаться на месте. Прошелся, засунув руки в карманы пальто. Постарался прислушаться к разговорам местных, но кроме каких-то имен и емких междометий больше ничего не расслышал. Обратил внимание, что странный старик в шапке с помпоном лишь немного изменил позу, все так же оставаясь стоять в своей древесной дреме.
В какой-то момент я заметил, что свет из окошек диспетчерской сделался ярче. Степанов включил дополнительный свет?
Но вдруг сообразил, что это не свет стал ярче, а вокруг стало быстро темнеть. Подняв голову вверх, я не смог разглядеть заходящего за горы солнца — небо попросту медленно из серого становилось черным.
Над дверью диспетчерской зажегся тусклый фонарь. Через несколько минут что-то громко щелкнуло, и прямо в центр вертолетной площадки ударил яркий луч. Это включился прожектор на верхушке башни.
Народ немного оживился и все чаще стал поглядывать в сторону гор.
Время почти остановилось, когда наконец я, злой и голодный, услышал далекий стрекот двигателя. Сердце мое радостно подпрыгнуло, я даже вытянул шею, чтобы лучше разглядеть в сгущающейся темноте подлетающий вертолет. И, когда из-за черных, практически сливающегося с небом разлома гор вынырнула красная, пульсирующая точка, я даже улыбнулся, довольно крякнув.
Заметили вертолет и местные. Плохо различимые в тусклом свете двух бледных фонарей, люди стали вставать, что-то суетливо двигать, подтягиваясь ближе к площадке. Голоса стали возбужденными, смех немного нервным. Вспыхнуло сразу несколько огоньков от прикуренных папирос. Люди готовились к отлету.
А тем временем Шишов заходил на посадку. Его винтокрылая машина, мигая огнями, приближалась, превращаясь в чернильную кляксу на фоне черного неба. Нарастал шум, стал различим чуть слышимый методичный стук лопастей по воздуху. Вертолет огромной тучей надвигался на нас.
Я подхватил сумку, поддавшись общему порыву, двинулся к взлетке. Уже не обращал внимания, что толкаюсь плечами с окружающими, что мы все теснее и теснее сходимся к единственной желанной точке в центре площадки.
Вертолет завис над светлым кругом, до нас долетел ветер от винта. Медленно и аккуратно машина пошла на снижение.
Небольшая толпа, частью которой я теперь стал, медленно, но упорно пошла вперед, словно солдаты в атаку. Все молчали, лишь кто-то натужно сопел рядом.
Мы приближались и приближались к идущей на посадку машине. Ветер хлестал в лицо, в ушах гудело. Я вжал голову в плечи, буквально кощей ощущаю вращающиеся над головой огромные лопасти. Казалось, еще чуть-чуть и полупрозрачный диск опустится на людей, разрубая на куски.
Я рванулся было назад, как то жалко затрепетал в плену плотно идущего народа, но меня словно на стремнине, влекло дальше, вперед.
Вертолет приземлился буквально в нескольких шагах от нас. Уши резало пронзительное завывание турбины, в лицо летел мусор и песок, поднятые воронкой воздуха с земли. Странно, но Шишов и не думал выключать двигатели!
Откинулась дверца, с лязгом выпала лесенка. Внутри вертолета уже кто-то был, черным силуэтом на фоне тусклой лампы, загораживая вход. Чей-то незнакомый голос заревел, перекрикивая гул и вой:
— Семь мест осталось! Давай по одному!
— Чего так мало? — крикнул кто-то из толпы.
— Из Верхних летят люди. Залазь живее, керосин жжем!
Народ вокруг меня сжался взведенной пружиной, закряхтел, наподдал. Вот уже какой-то мужик карабкается по лестнице, ему сверху помогают втащить баул. Рядом зашипели рассерженным котом, начали материться. Еще кто-то скрылся в чреве вертолета. Практически за ним — еще один. Уже трое!
Я всегда считал, что очереди — это стихия городских жителей. Умение вовремя отойти, продвинуться, протолкнуться, опыт езды в переполненном транспорте. Казалось бы, что знает об этом обитатель глубинки? Но здесь, сейчас, я столкнулся не с молчаливым терпением и скрытой раздражительностью, которая царит в привычной толчее мегаполиса, а с озлобленной борьбой за выживанием, к которому я не оказался готов. Меня бросало из стороны в сторону, меня зло отпихивали, отталкивали, били ладонью по спине. Как воспитанный человек, пропустив вперед одну из женщин, я напоследок получил от нее локтем в ребра, отчего даже выругался вслух. Но на самом деле я ощущал свою пассивность, свою невозможность воспринимать эту возню всерьез. Мы же взрослые люди, была же очередь! Эй, вас тут не стояло!
Мимо проплыло чье-то перекошенное злобой лицо, я почувствовал, как меня понесло в одну сторону, а сумку, которая повисла где-то на уровне колен, потащили в другую сторону. Я возмущенно вскрикнул, рванул, рванулся сам… и оказался прямо перед лестницей, ведущей в открытый люк. Оттуда пахло сеном и машинным маслом, я почувствовал идущее тепло, свет. Кто-то большой протягивал мне руку. Я лишь на секунду замешкался…
— Я не могу больше здесь! — истеричным фальцетом заверещали слева и мне в лицо плашмя ударили чем-то плоским, тяжелым.
Острая боль в носу как разорвавшаяся бомба! Перед глазами вспыхнули и поплыли нестерпимо яркие пятна! На губы плеснуло горячим, я потерял равновесие и упал на бетон, зажимая лицо руками. Из глаз текли слезы, я в голос завыл от обиды и боли. Потом поднялся-таки на колени, слепо пошарил вокруг в поисках сумки. Меня грубо толкнули, и я вновь повалился на бок, каким-то краем сознания отмечая, что пачкаю пальто. До моих ушей донеслись гортанные крики, хлопок закрываемого люка и нарастающий гул двигателя. Вертолет взлетал!
Преодолевая нахлынувшую тошноту, я поднялся. Глаза все еще слезились и плохо открывались, нос пульсировал и ощутимо распухал. Сквозь кривую линзу слез я смог разглядеть, как в небо возносятся красные огни, как они уменьшаются, как большая туша вертолета уходит из луча прожектора. Огни смазались, потеряли четкость, расплылись. Я тыльной стороной руки вытер глаза. Руки дрожали. Когда вновь посмотрел на небо, то уже не нашел на нем вертолета.
— Твари, — прошептал я, раздирая слипшиеся губы. — Вот ведь твари.
Я опустил глаза на свои ладони, которые оказались бурыми от запекшейся крови, запоздало полез в карман пальто за платком. Аккуратно высморкался, боясь притронуться к больному носу, отер рот, вытер лицо, руки.
— Вот ведь твари, — вновь прошептал я, не зная как еще отреагировать на произошедшее. Подобрал валяющуюся неподалеку сумку со следами чьих-то ботинок на боку, обратил внимание на еще что-то валяющееся почти у самой кромки светлого круга, в центре площадки. Присмотревшись, понял, что это кожаная папка, которую держал в руках интеллигентного вида мужичок. Вот кто и чем меня ударил. Козел.