Равновесие Парето
Шрифт:
Сыпались искры, мерцал затухающий свет, трое шли по путям. А вокруг ждала своего часа тьма…
Луч прожектора ударил по глазам так неожиданно, что я чуть не закричал от боли. Но тут же обрадовался, и уж точно заорал во всю глотку, ускоряясь.
Это был прожектор с крыши диспетчерской аэропорта!
Нас перенесло в последний момент!
— Бежим! — захрипел Олег, вырываясь из рук и хромая изо всех сил к дверям здания. Я оглянулся.
В свете прожектора, как ни в чем не бывало, двигались черной массой тени, преследую нас.
Последний рывок! Я
В ту же секунду мы ввалились внутрь диспетчерской и заперли двери на засов. Упали на пол, блаженно переводя дух. Кажется, у меня сердце разорвется на куски! И пересохшее горло нестерпимо дерет. Надо отлежаться чуток.
— Не расслабляться! — хрипит Олег, пытаясь подняться. — Нужен костер!
Я застонал. Сел. В глазах потемнело, закружилась голова. Но кто-то уже тащит за руку вверх, помогает подняться.
— Держись, Игорян! — свистящий шепот геолога в ухо. — Надо, потерпи.
И я терпел столько, сколько было нужно. Казалось, целую вечность.
17
Водка оказалась более чем противной. Она теплым, горьким сиропом потекла из стакана в рот. Пришлось судорожно глотать, чтобы побыстрее пропихнуть ее в желудок. Жадно хватанул сухой кусок хлеба, закусывая, но поперхнулся колючими крошками, закашлялся.
Илья молча похлопал меня по спине кулаком, протянул кружку с остывшим чаем. Я благодарно кивнул, вытирая слезы ладонью.
С момента нашего прихода в диспетчерскую прошло шесть часов. Степанова в диспетчерской не оказалось.
Я отставил кружку в сторону, плотнее укутался в дырявый клетчатый плед. Вновь погрузился в полудремотное состояние, завороженный светом огня, льющегося из дырок ржавого мангала.
Под руководством Карчевского костер мы развели быстро. В дальних комнатах оказалось много старых скамеек и распиленных половых досок, оставленных предусмотрительным Степановым на случай ремонта. Там же нашелся и давно забытый мангал, который решил проблему разведения огня на дощатом полу. Притащили, разломали, подожгли, расположив его в зале, ровно посередине.
А потом понадобилось полчаса, чтобы понять, что по какой-то причине твари за нами не пошли. Оставили ли нас в покое или попросту затаились снаружи — как бы там ни было, пусть и на время, но мы оказались в безопасности.
С осознанием этого вернулась вся накопленная усталость. Навалилась свинцовыми веригами, прижимая к земле и закрывая глаза. Не могу говорить за всех, но я был готов к тому, чтобы попросту махнуть рукой на все и лечь тут же, на полу, уснуть и проспать часов двадцать. Не помню, чтобы так когда-либо уставал, может, сказался еще и пережитый стресс, но мне вдруг стало настолько наплевать на то, что может случиться, что мысль о находящихся где-то рядом чудовищах не вызывала ровным счетом никаких эмоций.
Карчевский понимал все. Мы с ним, шатающиеся и уже плохо видящие сквозь слипающиеся веки, перетащили несколько матрасов из каморки к мангалу. Сюда же бросили две подушки и два пледа.
Олег вызвался дежурить первым. Я не стал возражать. Прежде, чем моя голова коснулась подушки, я уже спал. Правда, успел перед этим заметить, как Карчевский уговаривает лечь и поспать Илью. Шофер, не мигая, таращился в огонь и что-то бормотал одними лишь губами.
Пробуждение было тяжелейшим. Меня словно выковыривали из сна, из черной и уютной ваты, где мне хотелось оставаться еще и еще. Но меня трясли, до слуха доносился неприятный шум. Который, вскоре, обернулся голосом Карчевского.
Еще плохо соображающий, я сел. Голова была тяжелая, зрения никак не хотело фокусироваться. Я ровным счетом не мог воспринимать что-либо. Олег что-то говорил, говорил, а я кивал и вновь проваливался в сон.
Но после нескольких минут активного тормошения я более-менее пришел в себя. И наконец, смог общаться с Олегом.
Геолог выглядел хреново. Черные круги под глазами, блуждающий взгляд, потрескавшиеся губы. Некогда пусть и торчащая в разные стороны, но ухоженная борода, превратилась в грязную и спутанную паклю. Особенно меня поразили дрожащие руки геолога, когда он передавал мне коробок спичек.
Пока мы спали, Олег дежурил. Не знаю, как ему удалось не упасть без сил. Думаю, что помогла практика геологических экспедиций или дальних походов. Через четыре часа пришла моя очередь нести вахту. Олег практически шептал от усталости, велел поддерживать огонь, указал на стопку досок. Попросил через четыре часа разбудить опять его, не трогать Илью. Я лишь кивал, протирая глаза и отчаянно зевая.
Бородач вырубился моментом. Он издал долгий и протяжный стон, опускаясь на матрас, уже через секунду задышал глубоко и ровно. Рядом спал шофер, свернувшись калачиком.
Я попробовал пройтись по залу, размяться. Зашипел от боли в стопах, повалился на стоящий рядом стул. При свете огня увидел, что от носок остались жалкие ошметки, сквозь стертые нити проглядывают красные участки содранной кожи. Местами запеклась кровь.
Доковылял до чайника, который, как я помнил, стоял у Степанова за стойкой. Обмыл ноги холодной водой, закусив губу, стащил остатки носок. Смыл со стопы и пяток грязь и кровь. Нашел на шкафу аптечку, обработал раны йодом, замотал ноги бинтами. Посидел несколько минут, прислушиваясь к ощущениям.
Заметил, что огонь начал затухать, что дырки в мангале уже не красные, а бордовые. Поднялся, хватаясь за стенки и стойку, доковылял до зала. Бросил несколько досок, с удовольствием наблюдая, как огонь перекинулся на новую пищу.
Вздрогнул, вспоминая события вечера и ночи. С опаской посмотрел на закрытую дверь тамбура. Что, если тени вдруг ворвутся? Что делать тогда? Бежать то я уже не смогу!
Мелькнула подлая мысль, что пока чудовища будут заниматься спящими товарищами, то будет время хоть как-то уйти. Ударив себя по щекам, я отогнал эту гнусную фантазию. Откуда вообще она взялась? Из одной лишь жажды жить? Или это где-то глубоко во мне, в характере?