Рай и ад. Великая сага. Книга 3
Шрифт:
Когда он проехал мимо, здоровенный негр в повязанном на голову красном платке вдруг выступил на дорогу за его спиной.
– Вы тут больше не главный, ясно вам? – громко сказал он.
Купер обернулся и уставился на негра:
– А с чего ты взял, что я им был? Почему бы вам всем не найти работу и не сделать что-нибудь полезное?
– Не надо нам работы, – ответила женщина в красном платье. – Вы нас не заставите и бить больше не сможете. Так-то вот. Мы теперь свободны!
– Свободны растратить свою жизнь в праздности. Свободны забывать своих друзей.
– Друзей? Это вроде вас, что ли? Тех, что в цепях нас держали? – ухмыльнулся негр с банданой на голове. – Езжайте-ка
Стиснув зубы, Купер выхватил пистолет и направил его на негра. Женщина в бархатном платье взвизгнула и прыгнула в канаву. Остальные бросились врассыпную, кроме здоровяка в красном платке, который решительно шагнул к лошади Купера. И тут наконец Купер опомнился, ударил пятками несчастную клячу и поехал вперед.
Еще минут десять его била нервная дрожь. Да, Трезевант был прав. Законодатели должны что-то сделать, чтобы упорядочить поведение освобожденных рабов. Свобода превращалась в анархию. К тому же без рабочих рук Южная Каролина, с ее жарким и влажным климатом, может скоро перейти от тяжкой болезни к смерти.
Позже, уже успокоившись, он начал думать о том, что нужно сделать для возрождения пароходной компании. К счастью, дополнительное бремя забот о Монт-Роял на его плечах не висело. Врожденная порядочность и благородство привели его к решению заключить договор с вдовой Орри, и теперь она полностью отвечала за плантацию, которой он владел на правах собственности согласно отцовскому завещанию. В Мадлен текла смешанная кровь, о чем все уже знали благодаря стараниям Эштон. Однако никто не заговаривал о ее происхождении и не заговорит впредь, если она будет вести себя как достойная белая женщина.
Грустные воспоминания о младших сестрах отвлекли Купера от мыслей о работе. Словно наяву он увидел перед собой их лица. Бретт вышла замуж за янки Билли Хазарда, и теперь, как она написала ему в своем последнем письме, они с мужем уехали в Калифорнию. Эштон связалась с какими-то заговорщиками, которые вынашивали нелепый план по смещению правительства Дэвиса, намереваясь поставить вместо него кучку каких-то хулиганов. Сестра пропала где-то на западе, и Купер точно не знал, жива ли она. Он не мог заставить себя сильно горевать о ней и не чувствовал себя виноватым. Эштон, с ее сложным характером, свойственным, вероятно, всем женщинам, обладающим большой красотой и большим самомнением, всегда вызывала в нем досаду и раздражение. А ее безнравственность была просто отвратительна.
Солнце опустилось к песчаным холмам за его спиной; дорога шла уже вдоль поблескивающих солончаков, до дому оставалось совсем немного. Как же он любил Южную Каролину, особенно побережье! Трагическая гибель сына превратила Купера в настоящего патриота, хотя он по-прежнему считал себя человеком умеренных взглядов во всех вопросах, кроме одного – наследственного превосходства белой расы и ее предназначения для управления обществом. Уже минут через десять ему предстояло встретиться с человеком, который ставил преданность Югу превыше всего, что только можно вообразить.
Звали его Дезмонд Ламотт. Выглядел он довольно нелепо. Когда он ехал на своем муле через солончаки вдоль берега реки Купер, его ноги свисали почти до самой земли. Руки тоже были непомерно длинными. В курчавых волосах цвета моркови блестела неожиданная белая прядь – отметина прошедшей войны. Еще он носил аккуратно подстриженную эспаньолку такого же цвета, как волосы.
Происходил он из старого гугенотского рода, имеющего большое влияние среди местной аристократии. Девичья фамилия
Родился Дез в Чарльстоне в 1834 году. К пятнадцати годам он уже вытянулся до шести футов четырех дюймов. Когда он растопыривал пальцы, расстояние от мизинца до большого пальца составляло десять дюймов, а ступня выросла до тринадцати. Так что было вполне естественно, что он, как любой упрямый и своевольный молодой человек с подобными физическими данными, решил стать учителем танцев.
Люди подняли его на смех. Но он был полон решимости и в конце концов преуспел. Это была старая и уважаемая профессия, особенно на Юге. Лицемерам Новой Англии священники всегда старались внушить отвращение к танцам, все равно к каким – будь то веселые пляски в корчмах, вокруг майского дерева, что вообще преподносилось как языческий ритуал, или любые другие танцы рядом с едой и выпивкой. Южане имели более просвещенные взгляды благодаря своей высокой культуре, духовному родству с английскими джентри, а также экономической системе – рабовладение давало им достаточно свободного времени, чтобы учиться танцевать. Вашингтон и Джефферсон – великие люди, великие южане, на взгляд Дезмонда, – были весьма неравнодушны к танцам.
С самых ранних лет что бы он ни делал – скакал верхом, фехтовал на рапире или лениво метал с детьми свободных негров Чарльстона подковы, – Дез Ламотт проявлял гибкость, необычную для любого мальчика и удивительную для того, кто рос так же стремительно, как он. Заметив эту его особенность, а также считая, что любой джентльмен обязан уметь танцевать, родители начали его учить уже с одиннадцати лет. Дез на всю жизнь запомнил суровые слова своего первого учителя танцев и позже повторял их уже собственным ученикам:
Школа танцев – это место не для развлечения, а для обучения. После хорошего обучения вы не просто станете прекрасными танцорами, но и прекрасными сыновьями и дочерьми, замечательными мужьями и женами, порядочными гражданами и добрыми христианами.
За пять лет до войны Дезмонд удачно и счастливо женился на мисс Салли Сью Минс из Чарльстона, открыл школу на Кинг-стрит, а также по три раза в год давал выездные уроки в семьях плантаторов побережья, всегда заранее сообщая в местных газетах о своем приезде. Недостатка в учениках он никогда не испытывал. Еще он немного учил мальчиков фехтованию, но в основном это были танцы – традиционная кадриль и шотландский рил, в котором пары выстраиваются в линию, не компрометируя себя слишком близким физическим контактом. Обучал он и более современным танцам из Европы – вальсу и польке, когда партнеры стоят лицом друг к другу, что многими рассматривалось уже как опасная близость. Один из епископальных священников Чарльстона в своих проповедях яростно повторял, что это мерзко, когда женщина позволяет мужчине, который ей не муж и даже не жених, обнимать себя за талию. Дез только смеялся. Он считал все танцы нравственными, потому что таковыми были и он сам, и его ученики.
Те пять лет, пока он преподавал, пользуясь стандартным руководством Рамбо «Учитель танцев», истрепанный экземпляр которого сейчас лежал в его седельной сумке, были просто волшебными. Несмотря на аболиционистов и угрозу войны, Ламотт проводил роскошные балы и приемы на плантациях, с наслаждением глядя на то, как красивые белые мужчины и женщины танцуют в свете свечей с семи вечера до трех-четырех утра, уже едва дыша от усталости. Венцом всего стал блистательный зимний сезон в Чарльстоне и большой бал в престижном Обществе святой Сесилии.