Рай тебя не спасёт
Шрифт:
Ева помнила, что лежала в постели и смотрела на пламя за окном, пока глаза сами собой не закрылись от усталости. Огонь заслонял небо. Это был самый внушительный пожар, который ей когда-либо доводилось видеть.
Когда Ева проснулась, за окном шёл снег. Крупные серые хлопья кружились в воздухе, напоминая о детстве и новогоднем вечере, когда они с подружкой вернулись домой, хохочущие и мокрые, после отчаянной войнушки, устроенной с соседскими мальчишками во дворе. Потом они сидели на кухне, закутавшись в пледы, а Марта крутилась рядом, ворчала и подливала в кружки горячий чай. Через открытую дверь в гостиную было видно, как на ёлке мигают гирлянды и всё становится то красным, то жёлтым, то синим. Пахло мандаринами и имбирным печеньем.
Ева смотрела в окно и думала о том, как мерцали стеклянные шары на зелёных колючих ветках, о том, как Кира радовалась подаркам и как шуршала под руками яркая обёрточная бумага. Любимый праздник. Их семью нельзя было назвать дружной, но в это время они сплачивались. Мать вспоминала о своих обязанностях и принималась изливать на дочерей тонны родительской заботы, пытаясь компенсировать одиннадцать месяцев занятости. В эти дни она улыбалась непривычно ласково, а отец выпускал из рук вездесущий смартфон, чтобы откупорить бутылку шампанского и наполнить бокалы под бой курантов.
Как же Еве скучала по семье, пусть неидеальной, но единственной, которая у неё была.
Вытирая слёзы, девушка, как в детстве, забралась с ногами на подоконник и, присмотревшись, поняла, что с неба падал не снег, а пепел.
Земля, несколько часов назад горевшая и сотрясавшаяся под ударами камней, была до самого горизонта покрыта серым пушистым настом, спрятавшим оставленные метеоритами кратеры. Голая и безжизненная равнина. Ничего на сотни километров вокруг. Пустошь.
Пепел валил три дня, словно задавшись целью погрести под собой весь мир. Сестра Велара покинула дом, стоило огненной тьме рассеяться. После того гротескного ужина под вспышки взрывов и треск пожара Ева больше её не видела. С тех пор она не видела никого, кроме мрачнеющего с каждым днём демона. Велар не отвечал на вопросы, глядел на Еву то с голодом, то с грустью, то с ненавистью и старался проводить в её обществе меньше времени. Неизвестность пугала, злила, но требовать объяснений у раздражённого исчадия ада, девушка опасалась.
В перерывах между приёмами пищи Ева сидела в своей комнате, где маялась от скуки, не зная, чем заняться. Сложнее всего оказалось привыкнуть к бесконечному дню, не сменяющемуся сумерками и ночью. За окном всегда было светло: когда Ева ложилась спать и когда вставала. Чтобы как-то ориентироваться во времени, Ева перевела стрелки часов на восемь утра, назначив этот момент точкой отсчёта, и с той поры придерживалась определённого распорядка. Потрёпанный циферблат указывал, когда чистить зубы, а когда переодеваться в пижаму. Стрелки приближались к одиннадцати, и Ева отправлялась в постель с чувством, что укладывается спать посередине дня.
Пепельный дождь незаметно сменился туманом. Как-то после пробуждения заглянув в окно, Ева не увидела снаружи привычного пейзажа. Не увидела ничего, кроме белой, клубящейся пелены. Так пленница осталась без последнего развлечения: смотреть в окно было бесполезно — в призрачных сгустках не угадывалось даже смутного очертания. Сделалось по-настоящему жутко. Ева поняла весь ужас своего положения: она была заперта в незнакомом доме в компании сходящего с ума демона, лишённая каких-либо прав и отрезанная от остального мира плотной стеной тумана.
Первое время Велар относился к пленнице с большим уважением, чем можно было ожидать от приспешника Сатаны. Но не объяснял, зачем привёл её с собой в ад или, точнее, в Пустошь. Была же в этом поступке какая-то логика? Ева устала задаваться вопросами.
Завтракала она в одиночестве, а ужинала и обедала внизу в столовой вместе с демоном по большей части в полном молчании. Ева вяло ковырялась в еде, пригвождённая пристальным взглядом, и только бог знал, каких усилий ей стоило оставаться на месте, не вскочить со стула и не закричать, требуя прекратить на неё смотреть. Смотреть так. Словно ужин — она. Ужин голодного демона.
Велар ничего не ел, но иногда крутил в ладонях бокал с вином. Казалось, бокал был нужен только для того, чтобы занять руки. Или отвлечься от назойливых мыслей.
Слуг в доме не было. По крайней мере, Ева пока не встретила ни одного. Означало ли это, что Велар готовил для девушки сам? Или в демоническом доме обитал какой-то особый вид слуг, незримых и бесшумных? А может, все эти шикарные сервированные столы создавала магия? Так или иначе, просыпаясь, Ева неизменно обнаруживала на прикроватной тумбочке поднос с завтраком: кофе, молоко, сок, тосты с маслом, с шоколадом, с джемом, хрустящие хлебцы и пышные булочки, фрукты, каши на любой вкус — чего там только не было. К обеду поднос исчезал. Уносил его кто-то или он растворялся в воздухе, Ева не видела.
Не в силах больше смотреть на туман за окном своей спальни, девушка задёрнула шторы и спросила демона о свечах. Велар улыбнулся и взмахнул рукой — под потолком запорхали десятки сверкающих мотыльков, наполняя комнату голубоватым мерцанием. Ева подавила тяжёлый вздох. С каким удовольствием она предпочла бы магии обычное электричество.
Ева проснулась от неприятного ощущения, что за ней наблюдают. Когда она открыла глаза, то увидела комнату, погружённую в серый сумрак. Посетовала на разыгравшееся воображение и перевернулась на другой бок, собираясь вздремнуть, как вдруг испуганно подскочила в кровати: в кресле рядом с дверью сидел демон и смотрел так, что она пожалела, что не прячет под подушкой нож или шокер. В алых глазах плескалось безумие.
Ева боялась пошевелиться. Воспоминания обрушились на неё, оглушив. Спустя восемь месяцев она ещё просыпалась по ночам от кошмаров, крича и отталкивая воздух, не терпела прикосновений, каменела, когда ловила на себе заинтересованный мужской взгляд
Но сейчас ей нечего опасаться? Всё в прошлом. Это Велар, а не те скоты с потными телами и жестокими пальцами. Её спаситель. Он ничего ей не сделает. Подобное больше не повторится. Но почему он смотрит на неё так?..
— Вел? — Ева заставила себя окликнуть демона. В конце концов, не пялиться же им друг на друга остаток ночи?