Рай в шалаше
Шрифт:
— Наша семья тоже из крестьян.
— Ну видите! — Денисов поднял рюмку. — Вот и породнились — все мы из рабочих и крестьян, все мы братья и сестры, как вспомнил один товарищ, когда наступила роковая минута. Такие дела, — протянул Денисов задумчиво. — И вот что, дорогая сестра, вы сейчас в общежитие к себе возвращайтесь и ничего не бойтесь, Таня скоро вернется домой. А с утра с новыми силами и принимайтесь, куда Цветкову от вас деваться?
— Это вы себя уговариваете! — произнесла Нонна с сомнением в голосе.
— Вы же сами нагадали мне успех, а какой успех, ежели
Она встала.
— Только смотрите! — широко улыбаясь, сказал Денисов. — Осторожней, не станьте для Кости кошкой наоборот, вам кажется, вы сумеете Цветкова от всех мышей защитить, смотрите, как бы вам его невзначай не съесть!
Нонна засмеялась:
— Хорошо сказано, в духе вашей жены.
Она долго собиралась в передней, подкрашивала при нем глаза, заматывала шарф, и лицо ее заметно грустнело.
— Не драматизируйте, матушка, — иронически посочувствовал ей Денисов, — вы не Катерина из «Грозы», не в Волгу бросаетесь, замуж собрались.
— Получится, думаете?
— Всех благ! — подчеркнуто доброжелательно ответил Денисов.
— А сегодняшний вечер мы с вами исключительно переживем! Правда, Валентин Петрович? — тряхнула она на ступеньках фирменной гривой — и дальше, лишь бы последнее слово оставить за собой: — Не тушуйтесь, все будет путем...
Денисов захлопнул дверь. И так и остался стоять, тяжело прислонившись к притолоке.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
А в доме у Цветкова хозяин в это время что-то мило рассказывал Тане, был оживлен и весел, Таня по-прежнему лежала на кушетке, он сидел рядом. Таня приподнялась наконец, чтобы посмотреть на часы. Часы преданно глянули ей в глаза и все показали разное время.
— Который час, Костя? — спросила Таня ласково.
— Без двадцати одиннадцать.
— Позвоню Денисову.
— А ты разве не предупредила, что задержишься?
Таня промолчала.
— Набери мой номер.
Костя набрал, передал ей трубку.
— Не жди меня, я не буду ночевать дома, — сказала мужу Таня.
— Ты остаешься... — голос у мужа дрогнул, образовалась пауза, — у Цветкова?
— Наверное, — Таня оглянулась на Костю.
Денисов повесил трубку.
— Ты правда собираешься остаться? — в голосе Кости звучало неподдельное изумление.
Таня пристально глянула на него:
— Я пойду закончу прибирать на кухне, хорошо? — Ей надо было хоть секунду побыть одной.
На кухне Таня схватила первое, что бросилось в глаза, — палку с губкой, побежала в ванную, помочила губку, вернулась, начала протирать пол. Явился Костя, уселся на кухонной табуретке, вытянул шею, как испуганный гусь.
— Извини меня, Танечка, я, разумеется, не имею права вмешиваться, но ты нехорошо с ним разговаривала.
Таня остановилась, опершись на палку с зеленой губкой на конце. Предполагалось, что губка сама собой впитывает грязь, а потом сама, без помощи рук, отжимается той же палкой. Но такую грязь, как у Кости, губкой не ототрешь.
— Брось ты эту палку, хватит, кончай, кому нужна эта уборка...
— Да нет, раз уж начала... подними ноги, замочу, — Таня выпустила из губки маленькую лужицу, оказалось, это грязь. Таня замолчала, разглядывая, как грязь медленно растекается вокруг палки. Получилось озерцо. Озерцо иссякало робкими ручейками.
— Дожили, Танечка, — вдруг сказал Костя.
— Дожили? — Таня аккуратно собрала длинные ручейки в губку, получилось солнце, небрежное, как на детской картинке. Серое. В детстве его рисуют красным. — Как это мы могли с тобой дожить, если мы не жили.
— Таня! — Костя спустил ноги на пол.
— Посиди, еще не высохло. Все эти годы мы с тобой всё готовились к чему-то, разговаривали, — серое солнце на линолеуме растекалось, превращаясь в обыкновенную лужу, — и твердо знали, что созданы друг для друга, и я тянулась изо всех сил, чтобы тебе соответствовать. Ну скажи, соответствую наконец? Нет? Созрела?
Лужа медленно утекала вниз, к кухонной двери. Таня все еще стояла, опираясь на палку.
— Ты Денисова пожалел? А может, пора бы меня? Хотя, конечно, Денисов со мной эти годы жил, ты прав, ухаживал за мной, когда я болела, ставил банки, хлопотал... а ты... ты спрашивал по три раза на дню, как я себя чувствую. Зачем ты спрашивал? — Таня потерла лоб. — Я пытаюсь понять, что происходит, понять нас обоих...
— Прости, но если жизнь с Денисовым для тебя идеал, — невпопад откликнулся Костя и неприятно, одним ртом усмехнулся, но не получилось, нижняя челюсть у него заметно дрожала. — Я закурю, с твоего разрешения.
— Понимаешь, все эти годы, с самого начала, я была занята только тобой... семья, Петька, Денисов... да, даже Петька, кормишь его, а думаешь о своем, укладываешь спать, снова ты, Денисов со мной что-то пытается обсуждать, а мне неинтересно, я даже не слышу, а слышу, — не запоминаю, и он повторяет по нескольку раз, он убежден, что я рассеянная, для него я всегда рассеянная. Я с Денисовым куда-то еду, а мне не нужно, я ненавижу его машину, она меня всегда увозит против моей воли... Я сижу в компании, разговариваю, а сама мысленно комментирую разговор тебе... И так с утра до ночи. А потом наступает ночь, а за ночью, между прочим, утро... — Таня помолчала. — Ну что ты смотришь на меня, как ханжа? Да, он темпераментный человек, и утро тоже, а на утро у меня нет сил, хоть утро создано для любви, утром... — Таня только головой помотала и потянулась к пачке сигарет, но Костя перехватил ее руку.
— Не надо, тебе не нужно курить, — сказал он, — ты плохо выглядишь.
Она посмотрела на Цветкова, но лицо его расплывалось, от слез, что ли? Хотя нет, непохоже, слез у нее в глазах вроде бы не было.
— Что ты глядишь на меня так, Костя? Мы же не на небе живем! Знаешь, — продолжала Таня, — в последние дни мне что-то тяжело!
— Я заметил, — сокрушенно сказал он, — я еще в ресторане заметил.
— И что ты делаешь, чтобы мне помочь? Строишь очередной шалаш?
— Танечка, какой шалаш? Что с тобой сегодня? Первый раз тебя такой вижу.