Рай земной

Хенке Ширл

Он взял ее на руки, бросил ее влажное тело на кровать, а сам стал стаскивать кафтан, рубашку, башмаки и рейтузы. Она сжалась посередине кровати, как будто в ожидании его. Когда обнаженный, как и Магдалена, он встал перед ней, девушка в благоговении протянула руку и дотронулась до его бронзового от загара торса.

– Ты хорошо загорел на индийском солнце, – прошептала она. Пробежав шаловливыми маленькими пальчиками по выгоревшим от солнца волосам на его груди, она спросила; – Так ты нашел Индию, не так ли?

– Где бы то ни было, солнце хорошо обожгло меня, – пробормотал он, и губы его вновь обрушились на ее рот. Он почувствовал вкус се крови и

понял, что причинил ей боль. Ему хотелось бы сделать ей еще больнее, но он почему-то не стал.

Магдалена почувствовала, как голод его немного утолился. Они отчаянно ласкали друг друга, пока ласки эти не заговорили больше о любви, чем о наказании. Так же как и он, она была исполнена печали, одиночества, и теперь она понимала эту страсть, которую он выказал, когда в первый раз лег с ней. Тогда она почувствовала себя брошенной, неудовлетворенной после того, как он пресытился ею. На этот раз она поняла, что он не закончит так, как тогда. Следуя инстинкту, она выгнулась под ним, наслаждаясь тем, как жесткие волосы на ею груди трутся о ее грудь, а его фаллос настойчиво упирается ей в живот.

Аарон взял в ладони ее ягодицы и поднял ее. Она продолжала лихорадочно целовать его, испытывая такую же страсть, как и он. Он языком водил по ее губам, потом проник в рот, и она задохнулась от наслаждения. Он медленно ласкал, гладил, щекотал языком ее милое маленькое личико, потом наклонился возле кровати, и они легли рядом, переплетя руки и ноги. Он сосал одну маленькую грудку, потом другую, а она извивалась под ним, совсем растворившись в тихих страстных стонах и крепко цепляясь за него.

Он провел рукой вниз по округлому гладкому бедру и погрузил пальцы в пушистый холмик между ногами.

– Пусти меня, Магдалена, – хрипло приказал он.

Она тут же подчинилась. Когда его пальцы погладили ее распухшие влажные губки, она крикнула и стала вздыматься навстречу каждому движению его руки.

Ее сильная страсть воспламенила его; он взял ее маленькую руку и потянул вниз. Когда он сомкнул ее вокруг своего напряженного до боли фаллоса, из груди его исторгся вопль, а она стала ласкать его в том же ритме, что и он ее. Жара была такой же нестерпимой, как в кузницах Толедо. Он вскинул ее поверх себя и нанизал ее на свой изнемогающий от боли член. Он поднимал и опускал ее стройные бедра; волосы ее, как драгоценный занавес, упали ей на лицо и грудь. Аарон гладил руками ее тонкую талию, потом протянул руки и пригнул ее голову, чтобы сладко поцеловать.

Магдалена чувствовала, как жара и ритм сливаются воедино. Теперь она знала, что это за ощущения, о которых она столько мечтала. Скользя по волнам чистого, золотого блаженства, она взлетела на его груди на гребне экстаза, сотрясавшего ее трепещущую плоть. Руки Аарона перебирали ее кудри, он вонзился в нее в последнем пароксизме страсти, выбрасывая семя в долгих облегченных содроганиях.

Аарон почувствовал, как ее мягкое нежное лоно удовлетворенно сжимается вокруг его фаллоса, и медленно извлек его. Вместе с ней он отдался вихрю красок и цвета – на несколько коротких мгновений они унеслись в этот дивный мир, в котором не было ни смерти, ни ненависти, а только истинное совершенство двух пресыщенных в гармонии тел.

Но реальность быстро вторглась в их мир. Аарон ощутил, как ее медальон царапает ему грудь. Он откатился от нее, потом приподнялся на локте и стал внимательно рассматривать этот не слишком изысканный предмет.

– Я повторяю мой прежний вопрос, госпожа: вы всегда купаетесь с вашими драгоценностями?

Магдалена

все еще была погружена в дивный мир новых ощущений, которые он в ней пробудил, и мысли ее путались.

Может, ей рискнуть и отдать ему кольцо Бенджамина? Если она сделает это, станет ли оп слушать, каким образом она завладела им? Или он подумает, что это украденная ее отцом награда святой палаты, когда они присвоили себе собственность рода Торресов? Мысли ее путались, она боялась оттолкнуть его. Протянув руку, чтобы погладить его бронзовую грудь, она произнесла:

– Верно, солнце в Индии благословенно, раз оно может сжечь даже через одежду.

– Из всех чудес, что мы нашли, солнце остается солнцем и всего лишь окрашивает кожу людей в тех местах, где она не покрыта одеждой.

Глаза Аарона обратились к его чреслам, и она тоже посмотрела туда. Она задохнулась, а он смущенно усмехнулся:

– На моем теле есть места, которые я хотел уберечь от загара.

– Я вижу только одно. Ты жил как индейцы? Неужели они до такой степени примитивны, что пренебрегают любыми приличиями? – Магдалена спрашивала его о таких вещах, на которые, как она сама чувствовала, не хотела бы получить ответа.

– После того как я вернулся к диким нравам моей родины, я не могу понять, кто цивилизован, а кто примитивен. Что ты об этом думаешь, дочь крестоносца? Разве прилично бесстыдство аутодафе? – Он стиснул ее тонкие запястья, и она вскрикнула от боли. Он оставил ее, а потом передвинулся на край кровати и достал свои башмаки и рейтузы.

– Значит, как бы я ни осуждала вероломство Бернардо Вальдеса, ты никогда не поверишь мне, не так ли? – Она издала короткий сдавленный иронический смешок. – Я выслана, заперта в этой деревне, а мои родители в это время пируют при дворе, потому что я в высшей степени недостойная дочь. Я пыталась убить своего отца граблями.

При этих словах он обернулся ней, в этот момент натягивая второй башмак. На лице его отразилось откровенное недоверие, смешанное с малой толикой любопытства.

Она мучительно продолжала:

– Я говорила тебе, что приходила к твоему отцу в ту ночь… накануне его гибели. Я подслушала, как мои отец и какой-то незнакомец планировали разделить богатство Торресов после того, как поймают в западню Бенджамина. Я поскакала на Блоссом в монастырь Сан-Пабло. Но было слишком поздно. Он не позволил мне попытаться подкупить стражу, а на рассвете следующего дня… – Магдалена безнадежно покачала головой. – Я поехала домой и обнаружила, что Бернардо Вальдес преспокойно ругает крестьянина за то, что тот недостаточно хорошо сгребает сено. Я выхватила грабли у бедняги и направила их на отца. У него до сих пор шрамы на правом боку от трех ран, что я нанесла ему, – ядовито сказала она. Потом она посмотрела на его скептическое лицо. – Ты не веришь мне.

– А ты на моем месте поверила бы? – спросил он не без оснований. – Значит, ты в ссылке, а твой отец отдалил себя от своей опасной дочери, Я бы преуспел в том, в чем не смогла ты, Магдалена.

– Аарон, пожалуйста, он опасен! Я не хотела бы видеть тебя в руках этих сумасшедших, с кем он связан, не преследуй его при дворе, – умоляла она его. Она протянула руку, чтобы схватить его ладонь.

– Не бойся, Магдалена. Я не буду тратить свою жизнь на бесполезные поступки, которые не увенчаются успехом. – Он помолчал, задумчиво прищурившись. – Но твой отец столкнется с такой же судьбой, как я. Инквизиция часто оборачивает свои инструменты против своих сторонников. Голос его прозвучал холодно, как лед.