Райское местечко. Том 1
Шрифт:
Мы прошли гостиную, на стенах которой не висело ни одной картины, и через холл по длинному коридору попали в большое помещение со стеклянными стенами и потолком, тоже наполовину прозрачным. Эта часть дома была сейчас в тени, и в комнате царил полумрак. Пахло красками и какой-то химией. Мелисса зажгла яркий свет. Помещение оказалось мастерской. Стеллажи, уставленные разнообразными предметами, столы с разбросанными красками и кистями, подрамники с натянутыми холстами, мольберты. Картины без рам, повернутые к стене.
– Так тебе нравятся мои картины? – опять с усмешкой спросила Мелисса и начала разворачивать картины ко мне лицом. Это были "Виды из окна", которых не было в каталогах, картины,
Наконец она сняла ткань с одного из мольбертов, на котором стояла незаконченная картина, и я прозрел.
– Так Маковская – это вы?!
– Я думала, ты догадаешься чуть раньше. Вот что значит – совершенная легенда прикрытия! Тебе действительно в голову не приходило, что никакой Маковской вообще не существовало?
– Нет…
– И даже когда лет через сто после ее "смерти" стали появляться все новые неизвестные ее картины?
– Нет, даже в разговорах никаких сомнений ни от кого никогда не слышал…
– Вообще-то я попалась в собственную ловушку. Я слишком рано ее "погубила". Понимаешь, селферам часто необходимо появляться в обществе в качестве обычных людей, и иногда – людей достаточно известных. Этакий вариант Гаруна аль Рашида. С этой целью мы выбираем себе время от времени какие-то маски, поддерживая иллюзию реально живущих людей. Сейчас моя маска, как ты видел, Надежда Назарова, молодая балерина, уже получившая некоторую известность.
Мелисса, очевидно, скромничала. Назарова была уже признанной звездой.
– "Маковская" была не просто моей очередной маской. Еще в детстве я подавала большие надежды в живописи, и когда окончила школу, то долго колебалась, куда поступать: в Академию художеств или в университет. Наконец я сообразила, что рисовать смогу в свое удовольствие и без академии, а получить ответ на вопрос "как устроен мир" без серьезного образования невозможно. Первые работы из серии "Вид из окна" были написаны очень давно, еще до Эпохи Глобальных Эпидемий, но они погибли, когда я… – тут Мелисса запнулась, – в общем, в период войн за передел мира после эпидемий. И когда мне понадобилась очередная маска… Нет, – поправила себя Мелисса, – на самом деле, когда у меня появилось свободное время, мне захотелось рисовать, и я решила сыграть роль художницы. Потом в определенный момент мне надоела моя серия, и Маковская исчезла. Но через некоторое время у меня опять начали появляться какие-то идеи. Когда новых картин стало много, я решила устраивать "появления из коллекций". Очень неудобно, но не могу придумать никакого другого варианта.
– А почему нельзя просто объявить правду?
– Алекс, я тебе сегодня уже говорила о чувстве уязвленного самолюбия миллиардов. Понимаешь, эволюция человека как разумного вида достигла критической точки где-то в двадцатом веке. Это было время массового расцвета талантов, массового появления первых Потенциалов, большинству из которых, к сожалению, не суждено было стать селферами. Чуть ли не целое тысячелетие после этого периода человечество разбиралось с идеями и следствиями идей, родившихся в двадцатом веке. А многие "новые" идеи оказывались забытыми, в свое время не востребованными, теориями и изобретениями. Но главное, что в двадцатом веке человечество начало распадаться фактически на два подвида, поскольку именно с этого периода интеллект стал основным фактором полового отбора.
– Результат сегодня очевиден, – Мелисса усмехнулась, – хотя и не осознан большей частью общества. Двадцать пять процентов населения составляют интеллектуалы, известные как "специалисты", а семьдесят пять – остальные. И эти части общества не смешиваются между собой, более того, они все больше и больше расходятся и генетически, и в образе жизни. Надо сказать, мы прилагаем большие усилия, чтобы
– Те, кого мы называем "специалисты", – продолжала Мелисса, – являются и "источником" Потенциалов, и творческой силой в обществе. Понятно, что наиболее яркие достижения, как в науке, так и в искусстве, принадлежат именно Потенциалам и селферам. Ведь талантливый человек талантлив во всем. Но осознание обществом этого факта будет иметь чрезвычайно неприятные последствия. Поэтому большинство селферов занимаются искусством под видом обычных людей, часто даже якобы "универсалов". И мы никогда не выступаем в спортивных соревнованиях, – Мелисса рассмеялась, – потому что это просто нечестно. Но наука и искусство – это другое дело, это мы себе позволяем.
– Мелисса, а чем еще, кроме живописи и балета, вы занимались?
– Ну, не все сразу. Конечно, у меня было не так уж много свободного времени, но кое-что… При случае узнаешь. А теперь я оставлю тебя одного. Можешь рассматривать здесь все что угодно, а у меня сегодня есть еще дела. Когда будешь уходить, просто погаси свет. Пока. Спокойной ночи. До завтра.
И Мелисса ушла, оставив меня одного наедине с ее картинами.
На мольберте стояла картина, пейзаж на которой был завершен. Ночной океан, шторм. Вспышка молнии высветила почти затонувшую каравеллу. В разрывах несущихся в черном небе туч видны были две бледные луны. А на подоконнике распахнутого окна изящная чашечка с дымящимся кофе соседствовала с сетевиком, налобной повязкой для третьего, фасетчатого, глаза и двумя книжными пластинами… Справа на подоконнике оставалось пустое место еще для какого-то предмета, его контуры были слегка намечены, но я не смог разобрать, что это будет за вещь.
Из законченных работ мое внимание почему-то сразу же привлекла картина, на которой из окна был виден раскинувшийся на равнине город, вернее, небольшой городок, пыльный и какой-то сонный. Маленькие домишки производили общее впечатление унылой обшарпанности. Грязные улицы, чахлая растительность, никаких ярких пятен. Тоскливый пейзаж. Даже солнечный свет казался усталым и безрадостным. Скучный мир. А на подоконнике, на небрежно брошенной сверкающей шкуре снежного волка с Альбины, лежали железная палица и железная же шестипалая перчатка с шипами на всех суставах.
Картина производила очень странное впечатление. Я смотрел на нее и почему-то никак не мог оторваться, не мог отвести взгляд и отойти. И чем дольше я смотрел на эту картину, тем сильнее меня охватывало ощущение тревожного ожидания, какой-то непоправимой предопределенности и безнадежного отчаяния.
Наконец я сделал над собой усилие и отвернулся. Я закрыл глаза и почувствовал, что очень устал. У меня не осталось душевных сил, чтобы рассматривать остальные картины.
Я вышел на улицу. Свежие запахи влажной ночи, изумрудная листва, прозрачная в пробивающихся сквозь нее лучах садовых фонарей, теплый свет из двух окон коттеджа Мелиссы с трудом вытесняли из моего сознания чувство отчаяния, которое вселила в меня эта картина в мастерской. Я вдыхал ночной воздух и повторял себе, что на картине – всего лишь придуманные образы, нигде и никогда не существовавший мир. Но эта картина стояла у меня перед глазами, и глупое сердце ныло от предчувствия грядущей беды, от невозможности ее предотвратить.