Разбег в неизвестность
Шрифт:
Осталось понять, как капиталисты засунули килобайт памяти на ферромагнитных кольцах в такую миниатюрную конструкцию. После непродолжительного копания в документации оказалось, что ларчик открывается просто, как говорится, «слона и не заметил». Дисплей подключался к ЭВМ через «двоюродную бабушку» обычных для двадцать первого века видеокарт под названием IBM 2848. Этот здоровенный ящик «держал» при помощи толстых, явно многожильных кабелей до восьми штук мониторов IBM 2260. Для чего имел на борту аж одиннадцать тысяч пятьсот двадцать бит магнитострикционной [336] памяти в удивительно миниатюрном корпусе, напоминавшем металлическую коробку из-под пиццы двадцать первого века. Очень современно на вид, но в СССР подобного не делали.
336
Маленькие
Впрочем, при всей красоте решений «голубого гиганта» [337] , становилось очевидно, что мы пойдем «другим путем» [338] , в духе заветов Ильича. Какой-то несчастный килобайт оперативной памяти в микросхемах я из «Пульсара» или НИИ «Точной технологии» гарантированно выдавлю в самом ближайшем будущем. Тем более что НИИ «Точной технологии» недавно поставил в серию ПЗУ на пятьсот двенадцать бит, причем разработчики справились самостоятельно, без аналога из будущего. Устройство, разумеется, получилось тупое, без возможности перепрошивки и уж тем более – перепрограммирования. Но для знакогенератора вполне сойдет.
337
Распространенное прозвище компании IBM – Big Blue, что можно перевести с английского как «голубой гигант».
338
«Мы пойдем другим путем» – одна из крылатых фраз В. И. Ленина.
В августе, самом сытом месяце года, Коммунистическая партия умудрилась провести очередную реформу. Да еще какую серьезную! Водка подорожала на целый рубль. Мелочь? Только не по меркам шестьдесят шестого года, в котором пол-литра «Столичной» стоили чуть дешевле трех рублей, что в пересчете на зарплату работяг выходило раза в четыре дороже, чем в две тысячи десятом году. Вино тоже выросло в цене, в какой-то хитрой пропорции, но это никого особо не беспокоило. Строки «Товарищ, верь, придет она – на водку прежняя цена…» не повторял только ленивый. Но бухтели тихо, возможно, благодаря неимоверно мощной PR-компании в газетах и по телевизору, в которой «говорящие головы» напрямую связывали подорожание с необходимостью рассчитаться по облигациям займа. Дескать, накопилось их слишком много еще со времен войны, а на то, чтобы погасить, средств у правительства нет и не предвидится.
Никаких подобных мероприятий в своей истории будущего я вспомнить не мог. Наталкивался, конечно, в книгах и кино на смутные рассказы о существовании подобных бумаг, но знания заканчивались где-то на уровне выигрыша в полсотни тысяч, который перепал одному из работников МУРа в фильме «Место встречи изменить нельзя». Учебники истории и учителя хранили молчание, да я и не спрашивал. Тем большим было мое удивление, когда я познакомился с облигациями поближе.
Произошло это событие в первый день осени, как по заказу школьников, солнечный и веселый. Мурлыча под нос далеко опередившую свое время мелодию «Черного кота» [339] , я вывалился в коридор из собственной приемной… Шлеп! В меня с ходу впечаталась солидная, под центнер весом, туша радиомонтажницы в распахнутом белом халате.
339
Современный даже сегодня текст был написан М. Таничем в далеком 1963 году. Если слушать подряд записи мелодий 60-х – то «Черный кот» кажется настоящим пришельцем из будущего.
– Выиграла Нюрка-то! – прокричала тетка чуть ли не мне в ухо с идиотской улыбкой. И только после этого бросила: – Здравствуйте, Петр Юрич, извините!
– Что такое?! – Пытаясь сохранить равновесие, я крепко ухватился за ручку двери. – Где выиграла?!
– Там! Все! – Выдав эту исчерпывающую информацию, успевшая бочком обогнуть меня женщина опять набрала скорость и быстро скрылась за поворотом, только каблуки тяжело пророкотали по лестнице.
– Какого черта?! – только и успел я бросить ей вслед. Но ответа,
Явный бардак на территории НИИ. Ведь просто так монтажницы в Советском Союзе директоров не сшибают, для этого как минимум должен наличествовать серьезный повод. Впрочем, долго искать причину не пришлось. Запах паленой канифоли от перегретых паяльников выдал безделье отдела шагов за пять от полуоткрытой двери.
Внутри, вокруг одного из столов, шел натуральный митинг. Чуть не вся женская половина НИИ кричала, спорила, размахивала руками.
– Выиграла! Она выиграла! – торжествующе заявила непонятно как вывернувшаяся на меня машинистка. И только потом исправилась: – Петр Юрьевич, Нюр… Анна Михайловна пять тысяч выиграла!
– В лотерею, что ли? – Я назвал единственный пришедший в голову вариант. Спортлото еще не было, а картами или еще чем-то подобным почтенная, разменявшая полтинник мать семейства не баловалась гарантированно.
– По облигации! – разъяснили мне чуть ли не хором стоящие ближе дамы.
– Сегодня специальный розыгрыш напечатали, в три раза больше обычного, – солидно и обстоятельно доложила главбух, которую явно призвали как главного эксперта по денежным делам. – У Нюры номера на листочке переписаны были, а как она увидела выигрыш в газете, так и все свои бумажки сюда приволокла.
Пока сотрудницы тихо расползались по рабочим местам, я протиснулся ближе. Посмотреть было на что. В центре стола красовался огромный чемодан с распахнутой крышкой, доверху забитый празднично раскрашенными бумагами. Не удержался и быстро перебрал десяток самых красивых, пытаясь понять суть открывшегося чуда.
Чего там только не было! Фиолетовые сторублевые облигации «восстановления народного хозяйства» сорок седьмого года [340] , то же самое с паровозом на рисунке от сорок девятого, зеленоватые «развитие народного хозяйства» с трактором на посевной пятьдесят первого, розовые со зданием МГУ от пятьдесят второго, похожие, но с плотиной ГЭС и уже желтые пятьдесят третьего, красные, на манер довоенных червонцев, пятьдесят четвертого года, серо-зеленые, как доллары, пятьдесят пятого и опять почти коричневые пятьдесят шестого… Настоящая, да еще богато иллюстрированная история СССР.
340
В короткий срок, с 3 мая по 1 августа 1948 года, большую часть довоенных и военных облигаций можно было обменять (в разных соотношениях) на специальные облигации конверсионного займа, выпускаемого из 2 %. Подробнее см. в постановлении Совмина СССР от 14.12.1947 № 3860. Всего было обменяно около 80 % выпущенных бумаг.
– Ничего себе! – Я ошеломлено прикинул количество. – Это ж сколько тут!
– На пять тысяч двести сорок пять рублей! – прозвучал ответ у меня из-за спины. – Нет, сейчас будет на пять сто шестьдесят, у меня еще одну бумагу на полтинник погасили.
Я резко повернулся к Анне Михайловне, кто еще мог так точно знать размер своего богатства. Первое, что бросилось в глаза, – это святящиеся радостью огромные серые глаза этой обычно незаметной пожилой женщины. Да что там, она как будто помолодела лет на десять, куда-то ушли морщины, бледность щек сменил лихорадочный, но очень симпатичный румянец. Вспомнил анкетные данные – «четырнадцатого года рождения, трое детей, муж погиб в войну, эвакуировалась в М-град из Минска…».
– Поздравляю вас! – искренне, с чувством, сказал я. И, толком не понимая почему, добавил: – Похоже, есть справедливость в этом мире.
– Спасибо! – сдержанно поблагодарила она, удивленно посмотрев на меня.
– Анна Михайловна, если не секрет, конечно, это вы покупали? – не удержался я от бестактного вопроса, но уж очень непонятны были мне подобные запасы ценных бумаг у поднимающей в одиночку троих детей женщины.
– Нет, – спокойно ответила она. – Отец мой, покойник, оставил такое вот наследство, он хорошо зарабатывал в Москве. Надеялся, что начнут гасить, так деньги у меня и внуков будут. Да не дождался, в аккурат осенью пятьдесят седьмого и помер [341] … – Женщина примолкла, то ли боялась, что сказала лишнего, то ли просто ушла в невеселые воспоминания.
341
В 1957 году Н. С. Хрущев докладывал с трибуны XXI съезда КПСС: «Миллионы советских людей добровольно высказались за отсрочку на 20–25 лет выплат по старым государственным займам». Сейчас сложно сказать, действительно ли он в это верил.