Разбег
Шрифт:
Таня Русланова поселилась вместе с телефонисткой. Комнатушка на две кровати. У окна стол и два стула. Шкаф еще. Жилье ей не понравилось. Юра успокоил Девушку:
— Знаете, Таня, скоро построят новый жилой дом в Небит-Даге. Если вам не трудно будет ездить, то я внесу вас в список на квартиру. Наши девчата, например, не очень-то стремятся в новый город. Далековато. Вставать надо раньше часа на два, ну и, соответственно, ложиться позже.
— Я подумаю, Юра, — сказала она и почувствовала, как непривычно загорелись у нее от смущения щеки.
Несколько дней Таня Русланова обживалась в новой обстановке. Знакомилась с лабораторией, с сотрудниками КРБ. Наконец решила выехать на буровую. Накануне поездки,
Таня проснулась рано, до восхода солнца. Тихонько, чтобы не разбудить Лену, Таня из ковша умылась под окном, надела серую парусиновую юбку, белую ситцевую кофточку и туфли. Машина должна была отправиться на буровую в семь, и Таня поспешила к гаражу. Там уже фыркали моторы и слышались голоса водителей. Таня поздоровалась. Ответили ей на приветствие вразброд, с любопытством оглядывая с ног до головы.
— Новенькая? — спросил пожилой азербайджанец Махмуд.
— Да, я недавно тут.
— Одна или с мужем? — спросил другой, с исколотыми татуировкой руками.
— Это не имеет для дела значения, — отпарировала Таня. — Кто из вас едет на сто седьмую?
— Со мной поедете. — Парень приблизился к ней и нагловато прищурился. — Между прочим, меня зовут Костей.
— Костя-Барбос, — подсказал азербайджанец. — Нахал первой марки. Лучше не садитесь с ним — подождите, через час поедете со мной. Я — на сто двенадцатую, но подброшу вас, куда надо.
— Спасибо, товарищ шофер, но я не из трусливых. — Таня строго посмотрела на Костю. — Ну, так едем?
— Я к вашим услугам, мадам. Прошу, садитесь в кабину.
Таня села. Шофер покрутил заводную ручку, пыхтя, чуть ли не приподнимая передок полуторки. Изругался вполголоса несколько раз. И едва мотор проявил признаки жизни, залез в кабину и схватился за баранку. Полуторка выбросилась на возвышенность и медленно поползла по проторенной колее на участок буровых.
— Далеко до сто седьмой? — спросила Таня.
— Верст двадцать пять, девочка. — Костя-Барбос смерил ее нагловатым взглядом. — Кстати, как тебя зовут?
Таня поежилась от этого «тебя», но подумала и решила не обострять с ним отношений. «Черт с ним, пусть буду «тебя» — какой-то невоспитанный блатяга».
— Таней меня зовут, — сказала она ровным голосом.
— Хорошее имя, — одобрил он и опять посмотрел на нее. — Между прочим, я знал одну Таню, с такой же пленительной фигуркой, как у тебя, но та была замужем.
— Вам не кажется, что вы хамите? — Таня отодвинулась.
— Ну что ты, Танюша, какое же это хамство? Я же не насилую тебя.
— Боже, ну и разговор! — обиделась она. — Не зря, оказывается, ваш друг, азербайджанец, назвал вас нахалом.
— Ну зачем же под руку такие слова говорить! — вдруг обозлился Барбос. — Видишь, мотор не тянет. Ну, вот… заглох совсем. На заводную ручку — иди, крутани, а я на стартер нажму.
Таня поморщилась от такого обращения, однако подчинилась — сбросила с ног туфли, легко спрыгнула с крыла машины на песок. Она попыталась вставить ручку в отверстие, но уронила и с беспомощной злостью крикнула:
— Да идите сами!
Барбос вдруг схватил ее за руку, с силой притянул к себе и, прижав к груди, полез прокуренным ртом к ее губам.
— Уйди, гад! — оттолкнула его Таня. — Я сейчас позову на помощь! Уйди же, негодяй!
С минуту она боролась с ним, царапая его лицо и руки. Наконец ей удалось вырваться.
— Товарищи, спасите! — закричала Таня и побежала прочь от этого наглеца, от его машины, куда глаза глядят.
Она бежала до тех пор, пока не выбилась из сил. Остановившись оттого, что задыхается, Таня огляделась. Вокруг нее лежали голые барханы, а над головой уже вовсю светило солнце. Успокоившись немного, Таня коснулась рукой плеча и увидела — блузка на ней разодрана: рукав висит, грудь обнажена. Таня от обиды и горечи, от потерянных сил опустилась на песок и заплакала.
— Господи, какие есть еще на земле негодяи! — плача, выговаривала она. — Зверь — и тот не поступит так, как этот подлец! Где только воспитываются такие!
Просидела она в совершеннейшем отчаянии, наверное больше часа, и перестала плакать от того, что почувствовала сильное жжение в пятках. Таня приподнялась, уперлась в песок пальцами ног и едва не вскрикнула — песок раскалился настолько, что касаться его голой ногой невозможно. Да и сквозь юбку жжет. Таня встала, пошла было к вершине бархана. Пошла, но тут же побежала, приплясывая, словно на раскаленной сковородке. И едва выскочила на бархан, снова села. Неимоверный страх изжариться на песке под палящим солнцем захватил все ее сознание. С бархана она увидела буровые, но они были слишком далеко, чтобы добраться до них босиком.
— Ой, мама, мамочка моя! — заплакала Таня, ища спасения. — Да что же это такое! Неужели нет никого поблизости?!. Люди, спасите! — закричала Таня во всю силу. Но даже эхо не откликнулось ей. Только змеерылый варан, приподнявшись на лапы, посмотрел на нее и, равнодушно развернувшись, пополз прочь.
Таня не знала — что ей делать, как поступить, и только подсознательное чувство руководило ею. Она будто бы и не хотела этого, но сняла с себя кофточку и обвязала ею левую ступню. Затем сняла юбку и, приложив усилие, разорвала ее надвое. Смекнув, что юбка толще ситцевой кофточки, Таня обвязала обе ноги половинками юбки, кофточкой повязала голову и пошла к буровым. Шла словно в больших, не по размеру лаптях. Ноги не жгло, и голова была покрыта «белым тюрбаном», но спина и плечи зудели до боли от палящих лучей. До ближайшей буровой было километров пять. Будь на ногах у Тани туфли, она бы одолела это расстояние за полчаса, но в самодельных лаптях, которые то и дело развязывались и приходилось поправлять их, она двигалась к буровой часа два. Во рту у нее пересохло, язык прилипал к нёбу, в груди горело. И только спортивная закалка, натренированная воля — не падать духом ни в каких даже самых сложных ситуациях — не дали ей свалиться с ног. Подходя к буровой, она качалась, словно пьяная. И чего греха таить — буровики, толковые ребята-комсомольцы, увидев приближающееся к ним «чучело», с недоумением начали посмеиваться. Наконец, разглядев, что перед ними женщина, почти голая, в трусиках и бюстгальтере, с намотанным на ногах тряпьем, парни умолкли. Затем бросились к ней и, окончательно поняв, в какой беде она оказалась, подхватили под руки и отвели в конторку мастера. Таня сидела на скамье и, как во сне, видела перед собой чьи-то лица. Над ней суетились и что-то у нее спрашивали. Ей дали напиться, но вода показалась девушке горькой. Кто-то из ребят очень громко и настойчиво спрашивал — что произошло, почему она оказалась одна посреди барханов. Только спустя час Таня наконец-то пришла в себя и рассказала о случившемся. Она видела, как напряглись и сделались суровыми лица у буровиков.
— Айда, братцы! — крикнул один. — Он же недавно проехал на сто седьмую…
Конторка опустела. С Таней осталась лишь одна учетчица. Ласково приговаривая, что все обойдется и пройдет, она принялась смазывать плечи и спину Тани вазелином…
Добравшись до 107-й, Костя-Барбос, понимая, что оскорбил новую лаборантку, решил отделаться от содеянного шуточками.
— Послушайте, товарищ инженер, — сказал он с усмешкой Юрию Каюмову. — Что это вы за цыпочку угнездили у нас на Вышке?!